Внешне он выглядел болезненно слабым человеком, что не мешало ему открыто противостоять давлению коммунистического режима, устраивать бесконечные голодовки, а потом – под неистовый ор и захлопывания – требовать от Съезда народных депутатов принять решение о выводе советских войск из Афганистана.
Гении с «негативной (отрицательной) социальностью», напротив, болезненно ощущают агрессию окружающего мира (часто, конечно, ими же и выдуманную).
Таким асоциальным гениям кажется, что весь мир буквально ополчился против них, что, впрочем, свидетельствует лишь о том, что они себя центром этого мира как раз и ощущают.
Так или иначе, всё это причуды иерархического инстинкта. Но многие из «гениев» были, так скажем, и большими затейниками по части полового инстинкта.
Какой-нибудь Курт Гёдель, например, создатель той самой великой «теоремы о неполноте», выглядит – посмотрите на его фотографии, – совершеннейшим божьим одуванчиком, невинным, как слеза младенца.
Но познакомившись с его перепиской и свидетельствами очевидцев, от этого одуванчика в вашем воображении не останется и следа… Кроме, разве что, пестика и тычинки.
Или вот Ландау, например, Лев Давидович, или Ричард Фейнман, описывающий зачем-то свои трогательные нежные томления в автобиографической книге, посвящённой, вроде как, становлению учёного.
Или, наконец, возьмите какого-нибудь Иманнуила Канта или Сёрина Кьёркегора… Тут будет, правда, обратная картина, но не менее, впрочем, завораживающая.
Иманнуил по каким-то причинам отказался от сексуальной жизни вовсе – по крайней мере, так принято считать. Однако же, великий Кёнигсбергский философ был признанным гурманом, бильярдистом и любил модно одеваться. Так что, возможно, его сексуальность была просто такой, что её приходилось тщательно скрывать, и удалось скрыть.
Для Сёрина Кьёркегора сексуальность стала источником постоянной проблематизации и причиной острой душевной боли. Философ считал её настолько греховной, что ожидал своей смерти (как и всех своих братьев) в возрасте до тридцати трёх лет. Таковым, по его мнению, было проклятье, нависшее над родом Кьёркегоров за внебрачную связь главы семейства.
С другой стороны, именно перу Кьёркегора принадлежит весьма фривольный для своего времени, куртуазный и чувственный текст «Дневника обольстителя». Да и сам Сёрин считался в Копенгагене первым модником, заядлым театралом и большим франтом. Неожиданно, правда?
Правда. Особенно, если учесть, что единственный, судя по всему, сексуальный опыт, на который Сёрин всё-таки решился, был связью с проституткой. Об этом мы знаем из его уже настоящего, личного дневника. Запись, впрочем, предельно лаконичная: «Этот отвратительный смех… Ужас… ужас… ужас…»