Чем лучше вы понимаете тех, с кем вам довелось коротать свою жизнь, тем больше ваши шансы на успех в самых разных делах – от выживания до продолжения рода.
Вот почему значение этой функциональной структуры мозга сложно переоценить. И понятно, что именно она, в первую очередь, и отвечает за то, как реализуется наш иерархический инстинкт.
КАКИМ МЕСТОМ МЫ ДУМАЕМ?..
Научившись создавать сложные интеллектуальные объекты (эти самые образы наших соплеменников), дефолт-система мозга превращается из простого социального барометра в хорошо запрограммированный сервер по обработке большого количества данных, имеющих, так скажем, виртуальную природу.
Вы же не видите отношений между другими людьми – от них, так сказать, свет не отражается. Вы видите лишь других людей самих по себе. Но вы откуда, в таком случае, вы знаете об их отношениях?
Кроме того, вы способны думать о других людях даже тогда, когда их нет рядом. То есть, вы видите их в своей голове – в памяти, воображении, и они не являются продуктом непосредственного восприятия. Нам это привычно и нас это не удивляет. Но с точки зрения психофизиологии это странно.
Чем же объясняется эта наша способность «видеть невидимое»?
Дело в том, что дефолт-система мозга как раз и предназначена эволюцией для того, чтобы вы могли работать с виртуальными («идеальными») образами: не с тем, что вы воспринимаете (видите, слышите, чувствуете – за это отвечают зоны сенсорной коры), а с тем, что вы себе представляете.
Это очень сложный навык, поверьте! И формируется он не сразу, а долгими, изнуряющими тренировками. Но именно им обусловлено существование таких вещей как культура, наука, искусство, мировоззрение и т. д. Все эти вещи, по существу, «виртуальны», они не существуют в действительности, а лишь в наших мозгах.
Возможно, вы так не думаете, но попробуйте…
Прелесть художественного произведения не в количестве краски, мрамора или бронзы, а в том, что вы способны увидеть (усмотреть, удумать) в том или ином художественном образе.
Ничего «такого» в нём на самом деле нет. И кошки, живущие в Эрмитаже, вряд ли являются бо́льшими эстетами, нежели коты из подворотни какого-нибудь «спального района».
Мы видим в «шедеврах живописи» (и не только в этих «шедеврах») то, чего в них на самом деле нет. Мы видим в них то, что мы о них думаем, когда размышляем о художественных стилях, о самих художниках, об образах, запечатлённых на полотне и т. д.
То есть, глядя на картину, скульптуру или даже слушая музыку, мы воспринимаем нечто сверх неё, мы как бы привносим в неё то, что думает о ней наш мозг.