Стража на воротах также напоминала о тех благословенных временах, когда Гранадой правил Боабдиль, а проклятые псы ещё не выискивали себе жертв среди иноверцев. Четверо стоящих возле настежь открытых створок держали в руках кривые сабли, которые кастильские воины считали непозволительными, так как в отличие от прямого меча, они не похожи по форме на крест. Впрочем, на двоих юношей в сопровождении дядюшки стража не обратила особого внимания, лишь махнули рукой, мол следуйте дальше, не задерживайте очередь.
До рыночной, или как здесь говорили по старой памяти, базарной площади, шли, удивлённо оглядываясь. Давно на территории Кастилии не видно было такого количества мусульман. Фердинанд и Изабелла, пользуясь одобрением церкви, старательно приводили страну к единоверию, бесцеремонно расправляясь с любыми иноверцами. А тут…
Со стороны ворот внезапно волной прошёл непонятный гомон, люди бесцельно забегали туда-сюда. Толпа вдруг отхлынула, и на середину, туда, где раньше был питьевой фонтан, торжественно въехал высокий чернобородый мужчина на белом коне в окружении десяти вооруженных телохранителей.
– Боабдиль… – в один голос выдохнула толпа, а кто-то не побоялся выкрикнуть. – Ты вернулся?
Мухаммед, если это был он, повертел головой, затем дёрнул повод, и его конь, перебирая тонкими ногами, повернулся вокруг хвоста. Не найдя говорившего, опальный правитель улыбнулся куда-то в неопределённую сторону и громко ответил:
– Я забыл здесь свою чалму. Как я мог не вернуться?
Хесус, открыв от удивления рот, смотрел на невероятное действо, забыв обо всём. В себя его привёл дядя Вася, звучно подбив ладонью под подбородок.
– Рот закрой, а то муха залетит, – сказал он по-русски.
– Что это, Василий Лукич?
Но вместо Свиньина ответил совершенно незнакомый человек, стоящий чуть сзади. Он хитро подмигнул юноше и с улыбкой произнёс:
– Ничего особенного. Вернулся законный правитель. Теперь всё будет хорошо, мальчик.
Сказано это было тоже по-русски, и Хесус вновь открыл от удивления рот.
В келье было тихо, спокойно. Умиротворяюще помигивали огоньками лампадки под иконами, заправленные оливковым маслом. Сквозь толстые стены еле слышно доносился далёкий псалом клира. Впрочем, кельей это помещение только называлось. Гораздо более оно походило на рабочий кабинет преуспевающего вельможи, администратора. Основное пространство занимал огромный, массивный стол из светлого, почти белого дуба, с обтянутой зелёным сукном столешницей. На нём аккуратными стопками лежали, задрав углы в небо, деловые бумаги. Совершенно разные, от отлично выделанных пергаментов с вычурными подписями и чернильными, восковыми, а то и сургучными печатями, до замусоленных исчерканных обрывков, заполненных неудобочитаемыми, писаными углем, каракулями.