Дверь открылась.
Он не знал, что хочет здесь найти. Кабинет как кабинет. Большой стол, заваленный папками и бумагами, два телефона, один без кнопок, вдоль стен стулья, длинный-длинный шкаф, также забитый папками и книжками.
Глебов наугад достал одну папку. Какие-то накладные.
Следующую. Договора.
Самую толстую на этой полке. Списки детей.
Крики за дверью стали громче, а потом совсем стихли. Слышался только звонкий стук шарика о стол.
Что же тут можно найти?
Васька оглянулся еще раз. Над столом фотографии, большие и маленькие, в рамке и без. И везде был Петухов. С детьми, с вожатыми, с большими начальниками. Вот Сергей Сергеевич на фоне центральных ворот, охраняемых с двух сторон барабанщицами. Целенькие еще, новенькие. На другой фотографии на фоне барабанщиц был снят дворник. Только не такой, как сейчас. А моложе, стройнее, в парадном костюме и в галстуке.
Лица, лица, лица. У Васьки зарябило в глазах.
Вдруг он хлопнул себя по лбу и опять схватился за толстую папку, быстро перелистал несколько страниц. Списки ребят этого года. В графе «Старший вожатый» что-то зачеркнуто.
Когда утонула Таня? Лет пятнадцать назад. Где же эта папка?
Выхватил другую, потом следующую.
Ага, вот! Четвертый отряд, вожатые Сергей Петухов и Елизавета Рамзаева. Дети…
Палец с обкусанным ногтем пробежал по списку.
Вот она – Таня Захарова, рядом стоит вопросительный знак, прочерк и коряво приписано: «Выбыла».
Васька заторопился, зашелестел листочками. Вот. «Старший вожатый – Николай Степанович Головко».
Головко, Головко…
Он схватил первую папку и чуть не закричал от ужаса. В графе «Старший вожатый», где только что было вымарано какое-то имя, четко и ясно, без помарок и зачеркиваний было выведено: «Николай Степанович Головко».
Холл взорвался криками. Васька вздрогнул, листочки рассыпались по полу. Он не стал их поднимать, а только испуганно посмотрел себе под ноги.
Он вписал имя старшего вожатого. Того, что был пятнадцать лет назад. И это имя мог знать только один человек. Тот, кто работал тогда в лагере, тот, кто был вожатым.
Сам Петухов.
Бедный Володя. Он поговорил с начальником – и его не стало.
«И я поговорил», – мелькнуло в голове Глебова.
Шарик застучал с удвоенной быстротой. Ваське показалось, что его сердце начинает биться так же быстро. Он захлопнул опустевшую папку, осторожно поставил ее на место и скользнул к двери.
Ребята загалдели, затопали ноги – шла подготовка к очередной партии. Шуршание по кафелю десятка подошв сказало о том, что игра началась.
Васька чуть приоткрыл дверь, просочился в щелочку. На него по-прежнему никто не смотрел. Он быстро окинул холл взглядом. Нет, все-таки смотрят. Это плохо…