Лейтенант Зигмунд отодвинул одного из бойцов в сторону, схватил солдата за гимнастерку и железной рукой притянул его к себе.
— Еще одно подобное слово, — проговорил он прямо в сверкающие глаза бойца, — и я вышвырну тебя из отряда. И вышвырну с позором! Ты что же думаешь, капитан Анатоль пригласил к нам фашистов? И среди немцев есть порядочные люди, намотай это себе на ус!
С этими словами он отпустил Шпинко. Тот больше не сказал ни слова, наверное, не осмелился. У лейтенанта было такое чувство, что солдат просто подчиняется приказу, но далеко не убежден в правоте командира. Да и вся группа, казалось, ждала какого-то объяснения. Однако для этого не оставалось времени. Лейтенант строго выполнял приказ, согласно которому разрешалось известить группу о задании только перед самым началом операции. Однако сложившаяся ситуация ему чем-то не нравилась. Лейтенант сам еще был очень молод. Командирский опыт у него был небольшой, приобрел он его в бою, где всегда ясно: тут враги, а тут свои. И он сердился сейчас на Ганича, который в противоположность ему был всегда так внимателен к мелочам. К тому же в глубине души он понимал озлобленность и недоумение солдата. И все-таки он, как командир, не имел права выставить его или кого-то другого в охранение, пока у бойцов не будет полной ясности.
— Могу вам сказать, — вырвалось у него, — что эти парашютисты-немцы отправляются дальше в Германию, чтобы свернуть Гитлеру шею. Вот кто они такие! — Он глубоко вдохнул воздух и добавил: — И чтобы никто из вас не проронил об этом ни слова! Даже между собой. Говорить об этом строжайше запрещено.
— Понятно теперь. — Бледнолицый солдат низко опустил голову, пытаясь скрыть свое смущение.
Кто-то из пожилых бойцов тихо заметил:
— Не волнуйся, лейтенант, не такие уж мы глупые. Можешь быть за нас спокоен.
Зигмунд назначил их по трое на посты. Один за другим они растворялись в темноте ночи. С последней группой он сам пошел к цистернам с бензином.
Глубокая темнота накрыла лесную поляну. Время тянулось на удивление медленно. Дождик все еще накрапывал, и все успели промокнуть до нитки. Незадолго до полуночи раздался гул моторов, но звук шел не с той стороны, откуда его ждали, и был слишком сильным. Эскадрилья немецких бомбардировщиков летела на северо-восток.
Анатолий Невойт послал им вслед проклятие. Его охватила непривычная нервозность. Он понимал, что нужно терпеливо ждать. С каким удовольствием он сейчас закурил бы. Но это строжайше запрещено.
Время приближалось к двум часам. Ганич поднялся с поросшего мхом пня, на котором сидел. Прошелся, чтобы немного размять ноги и чуть-чуть согреться.