– …если они и дальше будут сыпать угрозами в адрес Соединенных Штатов Америки, – говорит президент, сурово глядя в объектив камеры, – мы будем вынуждены применить силу. Против силы есть только сила. Наша великая страна никогда не пойдет на уступки.
Гвенди не верит своим ушам.
– Господи, он возомнил себя героем боевика.
Звонит телефон. Она знает, что это вряд ли Райан – с его последнего звонка прошло не так много времени, – но все равно бежит, чтобы ответить скорее.
– Алло.
– Гвен, привет. Это папа.
– Я как раз о вас думала, – говорит она, приглушив звук телевизора. – Купить что-нибудь к ужину?
Он отвечает после секундной заминки:
– Я потому и звоню. Ты очень обидишься, если мы отменим сегодняшний ужин?
– Конечно, нет, – отвечает она, резко выпрямившись. – У вас все хорошо?
– Все хорошо. Просто мама устала после обследования у врача. Да и я устал, если по правде.
– Хотите, я привезу вам на ужин что-нибудь из «Паццано»? Мне несложно.
– Спасибо, но лучше не надо. Дома полно еды. Я разогрею лазанью, и мы с мамой ляжем пораньше.
– Хорошо. Если вдруг передумаете, звоните. Скажи маме, что я ее очень люблю.
– Конечно, милая. Ты самая лучшая дочь на свете.
– Спокойной ночи, пап.
Гвенди кладет телефон и смотрит на елку в углу. Одна гирлянда не светится.
– Да уж, лучшая дочь на свете… Я совершенно забыла, что у мамы сегодня обследование.
Гвенди встает и идет в центр гостиной. Стоит и растерянно смотрит в пространство. Ей вдруг хочется плакать – и не просто тихонечко шмыгать носом, глотая слезы, а упасть на колени, закрыть лицо руками и рыдать до потери сознания.
Ощущая в груди неприятную тяжесть, Гвенди снова садится на диван. Это совсем никуда не годится, думает она, вытирая слезы ладонью. Вообще никуда не годится. Может, горячая ванна и бокал вина…
И тут ее взгляд падает на пульт управления.
Гвенди уже и не помнит, когда в последний раз выходила на пробежку два раза в день. Наверное, в то далекое лето, когда ей было двенадцать, Фрэнки Стоун начал обзывать ее Гудиером, и она твердо решила, что пора избавляться от лишнего веса. В то лето Гвенди бегала постоянно, везде и всегда: в магазин за хлебом и яйцами, в гости к лучшей подруге Оливии – слушать музыку и читать последние номера подростковых журналов, – и, конечно же, каждое утро (даже по воскресеньям) она бегала вверх по Лестнице самоубийц в парке Касл-Вью. К сентябрю она похудела почти на пятнадцать фунтов, и пульт управления лежал, запрятанный, в глубине шкафа у нее в спальне. После этого ее жизнь изменилась уже навсегда.
Сегодня вечером Гвенди бежит по разделительной полосе шоссе номер 117, наслаждаясь мерным стуком сердца в груди. Снегопад прекратился пару часов назад, примерно ко времени ужина, и, несмотря на поздний час, на улицы вышли снегоуборочные машины. Они расчищают жилые кварталы, а здесь, на шоссе, все пугающе тихо и пусто. У подножия холма Гвенди встречает бригаду рабочих в строительных касках и оранжевых жилетах с надписью «КСКР»: Коммунальные службы Касл-Рока. Один из них бросает лопату и восторженно аплодирует Гвенди. Она улыбается, поднимает вверх большой палец и бежит дальше.