Андрей соскочил на пол, принял привычную боксерскую стойку, разминая мышцы, сделал несколько прыжков вперед и назад, стал рубить воздух длинными и короткими ударами. Сбросив с себя усталость, остановился, опустив расслабленно руки вдоль туловища, но продолжал еще подпрыгивать.
— Аркашка… Что я подумал. А мы с тобой, ты или я, смогли бы быть такими, как твой отец?
— Иди ты, — в третий раз зевнул Аркадий, — перестань шуметь, иначе мы батьку разбудим. У старых летунов сон знаешь какой хрупкий!
Аркадий был близок к истине. Он ушел от отца два часа назад, но командующий до сих пор еще не сомкнул глаз. Сон не шел, как поезд, где-то задержавшийся в пути. Ты ждешь его и не знаешь, на сколько часов он опаздывает. Беспокойные ночные мысли сменяли одна другую. Липкая дрема склеила было глаза, потом рассеялась, он долго лежал на спине, упершись глазами в потолок с затейливыми лепными украшениями — улыбающиеся ангелочки, увитые виноградными лозами. Фарфоровый ночник-филин щурился на него электрическим желтым глазом. В последнее время он все чаще и чаще становился свидетелем бессонных ночей генерала. Вот и сейчас, лежа с открытыми глазами, Антон Федосеевич испытывал настоятельную потребность в отдыхе, но возбужденный мозг одну за другой воскрешал в памяти сцены минувшего дня, задавал вопросы и тотчас же требовал на них ответа. А тут еще остро напомнила о себе тщательно скрываемая от других
хворь. Никогда бы раньше ни одному мудрому врачу не смог бы он объяснить, что такое боль сердца. Оно было его безраздельной, только ему подчиненной собственностью, исправным, четко работающим механизмом, таким же совершенным, как реактивный двигатель или автопилот. Лишь после своих пятидесяти, попав на глубокое медицинское обследование в один из московских госпиталей, после испытаний в барокамере и на центрифуге, он признал себя побежденным и согласился с лаконичной формулировкой: «Годен к полетам на всех типах реактивных и поршневых самолетов, исключая сверхзвуковые». Ему, командовавшему теперь огромным >tотрядом воздушных бойцов, до тонкостей знавшему технику, хватало и этого, чтобы не порывать связи с небом. Пусть не совсем идеальными были кардиограммы и рентгеновские снимки, но пульс не выходил из железной нормы и давление крови было таким, что, осматривая его, флагманский врач Группы полковник Боровский, высокий краснолицый здоровяк, с которым шли они по фронтовым дорогам, частенько говаривал: «Дорогой Антон Федосеевич, да вам с таким давлением еще и в космос можно вслед за Береговым».