Буквально спустя несколько дней зоной тотальной трезвости был уже объявлен весь Балтийский флот, а заодно и Латвийская республика. Что это означает на практике, все очень скоро почувствовали на себе. Первым делом прикрылись все питейные заведения и соответствующие магазины. На весь город был оставлен лишь один дохлый магазинчик, очередь в который занимали едва ли не с вечера. Но и это не все! Внезапно сверху в массы упало некое постановление, в коем говорилось, что гражданам в спецодежде водки в руки не давать! А потому, когда, отстояв несколько часов в гудящей и галдящей очереди, овровские ходоки, наконец-то, протянули свои мятые рубли в вожделенное окошечко, их оттуда послали куда подальше:
— Видите написано: «В спецодежде не выдавать», а вы, куда в форме своей за водкой лезете! Идите отседа, пока милицию не вызвали!
— Но ведь это военная форма, а не какой-то там рабочий комбинезон! — пытались, было, слабо протестовать, огорошенные услышанным, ходоки.
— Все одно спецодежда! А потому вам отпускать товар не велено! Так что не держите очередь, отходите! Я из-за вас неприятностей иметь не желаю!
В родной же бригаде, тем временем, все поголовно дружно подписывались на новомодный журнал "Трезвость и культура". Груды этих журналов валялись теперь повсюду. Читать их, впрочем, можно было только по утрам, да и то тем, у кого нервы покрепче. Вечернее чтение грозило обернуться ночными кошмарами. Дело в том, что содержание "трезвостей и культур" составлял жутчайший подбор душераздирающих историй из жизни алкашей и их детей-олигофренов с неизменными красочными суицидами в конце каждого повествования. Еще страшней были иллюстрации, с которых на перепуганных читателей скалили зубы, потерявшие человеческий облик монстры. Теперь на политинформациях, лекторы устраивали диспуты о том, какая статья сегодня является более злободневной: "Жизнь в белой горячке" или "Смерть на дне бутылки"? Что касается матросов, то им новый журнал, несмотря на всю рекламу, не понравился. Сделанный из толстой лощеной финской бумаги, он был очень жесток, плохо мялся, а потому совершенно не подходил для употребления.
Машина борьбы за трезвый быт тем временем набирала все новые и новые обороты и все с замирание сердца ждали, кто же окажется ее первой жертвой? Шли дни, однако показательной жертвы все никак не могли найти. Бригада словно вымерла. Жертва явно не хотела попадаться. Даже самые отпетые алкаши ходили теперь трезвее грудных младенцев и только глаза их, полные невысказанной муки, говорили о том, что терзало ныне их души и сердца. Комбриг и начпо нервничали. В соседних соединениях уже провели пару-тройку показательных четвертований над попавшимися с запахом. Наверху это было оценено как проявление бдительности и принципиальности. На робкие же доклады овровского начальства, что у нас, дескать, пока все спокойно, сверху слышался командирский рык: