Но во всей этой истории имелся один огромный минус, который напрочь убивал все плюсы: в этом доме вместе с отцом и Алексеем также жил и Кирилл. Чем это грозило? Пока не знала, но ясно осознавала: ничем хорошим.
– Ольга, ты проснулась?
– Да, – ответила, соскальзывая с подоконника.
– Я уехал.
Нет, отец не мог видеть мое лицо в этот момент, но моя правая бровь явственно поползла наверх, собираясь закрепиться там надолго. Во-первых, этот человек никогда не отчитывался передо мной. Никогда и ни в чем, а потому последняя фраза настораживала.
Во-вторых, он контролировал каждый мой шаг – самостоятельно или с помощью охраны, неважно. Важно то, что он не мог просто так оставить меня, учитывая, что на кону стоит самая выгодная сделка в его жизни. А значит… В чем-то был крупный такой подвох.
Я не выходила из комнаты. Специально не выбиралась из своего уголка, чтобы у отца даже малейшего повода не было за что-нибудь зацепиться. Спокойно умывалась и приводила себя в порядок, потихоньку собирая два объемных чемодана. В один полетела одежда и обувь, тогда как второй я оставила под женские мелочи для сердца, лица и души.
Чем больше живет человек, тем больше у него появляется особенных вещей, которые несут тайный смысл, доступный лишь ему одному. Для меня все они были памятными. И коротенький маленький коричневый плед с витиеватыми золотыми узорами – его мне купила мама, когда заметила, что я люблю подолгу сидеть в кресле и рисовать.
И тяжелый альбом с белоснежными листами, что заполнен карандашными рисунками лишь на малую толику. Его я приобрела в обычном канцелярском магазине, но каждая картинка была моей памятью.
И объемная литровая кружка из темного матового стекла – горький кофе из нее имеет свой особенный привкус. И медведь…
Белый плюшевый медвежонок в колпаке Санта-Клауса. Он частенько составлял мне компанию, зная намного больше, чем кто-либо. Я даже не помнила, когда он у меня появился, да только дорог от этого был не меньше.
И мамина фотография. Та единственная, какую мне удалось захватить с собой, когда отец избавлялся от старых вещей. Иногда казалось, что она смотрит прямо на меня и подбадривает своей мягкой улыбкой. Будто говорит: поверь, все будет хорошо. Просто поверь.
Чемоданы были собраны, я одета. Пятнадцать минут до новой жизни и невозможность сделать глубокий вдох. Страх прокатывался по коже, вставал комом в горле. Осматривала дом, убеждая себя в том, что вижу его в последний раз. Больше сюда не вернусь ни за какие коврижки.
Я как раз пыталась засунуть в себя завтрак, когда увидела через окно, как ворота открываются. Самое интересное, что в доме охраны не было вообще, но вот на улице появился сначала один папин оловянный солдатик, откуда-то из кустов выпрыгнул второй, у дальней беседки засветился третий. Все-таки я была права – меня проверяли на предмет побега.