— Эля. — Я грохнула чайник на подставку. — Сейчас неважно, верю я ему или нет. И не надо на меня так смотреть! Я его знаю, понимаешь? Иногда мне кажется, что лучше, чем он сам себя знает. И если Димка решит, что Маше он нужнее, чем мне — не ему с ней лучше, чем со мной, а ей нужнее, понимаешь? — он уйдет. Он не будет метаться, врать Маше, что вот-вот со мной разведется, а мне — что на работе задерживается. Просто уйдет, и все. И знаешь, что? Если решит свалить — пусть катится! Лучше так. Лучше хоть какое-то решение, чем тот подвес, в котором я по его милости год болтаюсь! Ты бы знала, в каком аду мы живем с того дня как сюда переехали.
Ту встречу в магазине я до сих пор помню. Машу ведь сначала даже не увидела — она не из тех, на кого внимание обращаешь. И я бы не обратила — если б не ее дочь. Вот эта самая шизанутая Юля. Как впилась тогда глазами в нас с Димкой — будто рентгеновским аппаратом просветила. И все у нас с того дня кувырком пошло…
Элеонора отвела взгляд. На мгновение, не больше. Но мне было достаточно, чтобы понять — все она про наши беды знает. Только притворяться умеет лучше, чем я.
— Так тем более! — Элеонора треснула обеими ладонями по столу. — Нечего тут сидеть и терзаться! Поехали. Я своему сказала, что в Красноярск уезжаю. Тебя к врачу везу.
— К какому?
— К зубному! Протезы ставить. А то кусаться нечем будет, когда Димочка вернется. — Элеонора вскочила. — Собирайся. Догоним их, поговорите и…
— Нет. — Я прислонилась к столу и даже в столешницу вцепилась. — Никуда я не поеду. Если Димка хочет вместо собственного сына с чужой шизанутой девкой возиться — флаг ему в руки. Глядишь, переедет к Маше и меня в покое оставит наконец. Ты бы знала, как он мне надоел со своими закидонами! То книжку эту дурацкую писал — ночами не спал, наизнанку в ней вывернулся и меня заодно вывернул. То — бабах! — решил в педагогический поступать. То прицепился — давай в Назарово вернемся… Зашибись вернулись! В общем, не поеду. И не уговаривай.
— Ты… — Элеонора набрала воздуха в грудь. Что собиралась сказать, я догадывалась, но так и не узнала. В дверь позвонили. — Ты… — поперхнулась Элеонора. — Кого там принесло?
— Да кого б ни принесло. Гостей не жду. — Я пошла к двери, уверенная почему-то, что увижу свекровь. Открыла. — Ой… здравствуйте.
Не сразу вспомнила, что директрису зовут Инна Валерьевна. А она на приветствие не ответила. И моему разгневанному лицу не удивилась. И вообще выглядела странно.
Прическа, в школьные времена представлявшаяся мне чем-то вроде сторожевой башни — такая же несокрушимая — сбита набок. Старомодная сережка с изумрудом осталась в одном ухе. Блузка выглядела так, будто ее отжали в стиральной машине, не стирая. Юбка перекрутилась, боковой шов красовался спереди. По колготине на правой ноге поползла широченная стрелка. А запах от этой дамы… ух. В подворотнях так не воняет.