Я молча выбрался из машины. Говорить не хотелось. Опять от общения с ним возникает это непостижимое чувство сдвигающейся морали. До какой же степени можно манипулировать людьми, считая, что это для их блага?
— Перестань. — Голос Брика, покинувшего салон одновременно со мной, стал жестче. — Ты занимаешься тем же самым. Может, я и не так много почерпнул из головы Бориса, но кое-что успел. Это твое баранье упрямство в том, чтобы сделать всех счастливыми — не то же самое?
— Я не менял сознание!
Брик рассмеялся:
— И что, это как-то оправдывает? Давай поднимемся до метафор. В случае с Катей я удобрил почву и посадил семена. Это безнравственно. А ты бегал целый год по заросшему бурьяном участку с каменистым грунтом, разбрасывал семена и рыдал, что они не прорастают. Это — образец великого самоотречения во имя грандиозной в своей гуманности цели. Не кажется, что где-то пошел перекос? Когда я сказал тебе: «Ты можешь идти один», — я имел в виду, что даже если весь мир от тебя отвернулся, ты — справишься. Но я не думал, что ты один впряжешься в телегу, в которой лежит весь мир!
Я хлопнул дверью, Брик с озорной усмешкой повторил этот жест.
— Я хотел заставить его поверить в себя! — процедил я сквозь зубы, борясь с желанием закричать. — Безо всяких дурацких метафор. Он жил и жил в своем болотце, как этот чертов Обломов, и все! Человек — это нечто большее. Он же…
— Он не заслужил света, — перебил Брик. — Он заслужил покой.
Мы стояли по разные стороны моего «Форда» и смотрели друг на друга. Я — с ненавистью, Брик — с насмешкой.
— Даже сейчас, — продолжал он, — Борис пытается сражаться со мной — знаешь, за что? За то самое болото, в котором ему было уютно и хорошо вместе с Катей. Они счастливы были весь этот год, Дима! Смирись с неизбежным: ты проиграл в дурацкой войне непонятно чего с неизвестно чем. В войне, которую и начинать-то не следовало. Пошли.
Он щелчком отбросил окурок в сторону и направился к подъезду. Электронный замок открыл, даже не прикасаясь, дверь распахнулась навстречу. Мне ничего не оставалось, кроме как поспешить за ним. Он молчал, я тоже не знал, что еще сказать. Так и поднялись на третий этаж.
Стоя напротив своей двери, я долго собирался с духом. Брик терпеливо ждал.
Я постучал. Легкие шаги Жанны услышал скорее на каком-то телепатическом уровне, чем настоящим слухом. Она всегда двигалась почти бесшумно. Так же, как в ту давнюю роковую ночь после Осеннего бала, когда, казалось, просто растворилась в воздухе.
Открыла дверь, замерла на пороге, переводя взгляд с меня на Брика и обратно. В растянутой майке и широких мешковатых штанах, она явно не готовилась к приему гостей. Брик лишь молча наклонил голову в знак приветствия. Я вздохнул: