На полпути по длинному коридору тени впереди кажутся другими, темнее. Я останавливаюсь и бросаю взгляд через плечо. Там никого нет, повсюду тихо. Прищурившись, смотрю на темное пятно впереди и пытаюсь понять, что это такое. Оно не двигается и не подает никаких признаков жизни, но ведь на полу в этом коридоре ничего не должно быть. Лейла водила меня по нему, и здесь было совершенно пусто: никакой мебели, ковров или гобеленов. Дюйм за дюймом продвигаюсь вперед совершенно бесшумными шагами.
Проходя последние пару футов, задерживаю дыхание. Осторожно касаюсь длинного предмета носком сапога, и он слегка поддается, но не слышно ни звука. Сощурившись, напрягаю глаза и наклоняюсь – и вот тут-то я понимаю, на что смотрю. Ноги. Мой сапог коснулся чьей-то ноги. О нет! Нет. Протираю глаза. Быть не может.
Пробираюсь вдоль тела. В висках бешено стучит кровь. Насколько я могу судить по одежде, это парень, он лежит на спине. А что-то… «О боже, это нож, – ужасаюсь я. – У него из груди торчит нож!» Продолжаю таращиться, не в силах отвести взгляда, и тут до меня доходит, что спереди тело совсем темное, а ведь рубашки школьной формы белые…
– Кровь, – едва слышно выдыхаю я. В горле чудовищно сухо.
Встаю на колени рядом с ним, с трудом сохраняя равновесие, и заставляю себя протянуть руку к его шее. Пальцы дрожат, обнаруживая то, что я ищу: кожа холодная, пульса нет. Длинные волосы липнут к его щекам. «Длинные волосы… О боже, это приятель Маттео из обеденного зала». Оглядываюсь в поисках ответов на свои вопросы, в поисках помощи. Здесь никого и ничего нет. Мертв. Он мертв. Мысли крутятся вокруг этого, и у меня темнеет в глазах. На секунду мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание.
Открываю рот, чтобы позвать на помощь, но замираю, не издав ни звука. Мне некого звать. Если я приведу охранника, вполне вероятно, он решит, что это сделала я. Не говоря уж о местной системе наказаний – око за око. Еще раз в отчаянии оглядываюсь, как будто ответ может выскочить из темноты.
Встряхиваю головой, пытаясь привести мысли в порядок. Я не могу здесь оставаться. Если меня застукают возле трупа, это будет в тысячу раз хуже, чем если я сама позову охранника. Не говоря уж о том, что меня может поймать убийца. Нет никакой гарантии, что тот, кто это сделал, не затаился где-нибудь поблизости.
Меня тут же посещает пугающее ощущение – как будто у меня за спиной что-то опасное. В детстве я всегда пулей вылетала из подвала, почувствовав такое. Я встаю. Меня мутит при мысли, что придется оставить его в темноте, в луже крови, но я боюсь остаться. «Кого я могу…»