Старший лейтенант бегом вернулся к машине и, схватив трубку радиотелефона, дал условный сигнал.
Рона с профессиональной осторожностью, чтобы не нарушить малейших следов вокруг, приблизился к телу Додека и, наклонившись над убитым, поднял его безжизненную руку, некоторое время подержал ее в своей.
— Он мертв, — сказал подполковник едва слышно.
Имре и Кути стояли не шевелясь.
Вернулся Салаи.
— Все в порядке! Группа выехала, — доложил он.
Рона ответил кивком головы. Осматривая пол, он увидел пистолет.
— Пистолет Додека, — сказал он. — Во всяком случае, думаю, что это так.
Взгляд подполковника упал на лист бумаги, лежавший возле головы старика. Нагнувшись над столом, подполковник пробежал глазами написанные на машинке строчки. Затем прочитал вслух:
— «Не могу жить во лжи. Я должен это сделать, хотя бы ради себя самого. Оставляю еще одно письмо. Оно откроет тайну и будет предано гласности. Из него станет ясно, почему я решил уйти. Похороните меня тихо и скромно. Иштван Додек».
— Что это ты прочитал? — воскликнул Имре, не желая верить собственным ушам.
— То, что ты слышал. Предсмертная записка нашего старика, — ответил Рона и, еще раз склонившись над листком, добавил: — Подпись собственноручная, я-то знаю.
— А где второе письмо? — спросил Кути, обшаривая взглядом комнату.
Подполковник развел руками:
— Здесь не видно. Может быть, он отослал его почтой или передал кому-нибудь? Не знаю, во всяком случае, пока.
— Кое-что мне тут не нравится, — вставил Салаи.
Рона тяжело вздохнул.
— Кое-что? Мне все здесь не нравится, от начала и до конца.
Имре вскинул голову.
— Что ты хочешь сказать?
Рона пристально взглянул на друга и потупился.
— Ты знал Додека так же близко, как и я. Разве он склонен был к самоубийству? В особенности теперь, когда жизнь его наладилась, когда он закончил строить домик в селе, а там старик снова мог зажить среди людей, найти себе общество и занятие, если бы только захотел.
— А может быть, в минуту отчаяния? Мгновенное сумеречное состояние, помутнение разума, такое бывает…
Рона снова поднял глаза. В них стояла скорбь.
— Бела, дорогой, поезжай-ка ты домой, — сказал он тепло и сочувственно. — Это зрелище не для тебя. Знаю, все знаю, — он знаком остановил нахмурившегося было друга, — ты человек сильный, воли тебе не занимать. Но Иштван был нашим близким другом.
— А ты?
— Я — это другое дело, старина. Я профессионал. И это прямо относится к моей профессии. — Рона возвысил голос, ставший отрывистым и резким. — И я узнаю, непременно буду знать, что здесь произошло, как и почему погиб наш Додек. Вечером я позвоню тебе домой. Надеюсь, ты не обижаешься на меня?