– Так младший и старший Морино – это отец и сын?
– Ну да. Полагают, что Винченцо колёса к ней подкатывал тайком. Да не приняла, а ещё и угрожать начала, что в Пропасть отправит за презрение к Устоям и Положениям. Негоже, мол, потерянному на женщин заглядываться. Но тот не сдавался. В итоге Ленор прокляла Винченцо и его дело. От «Чёрной гвоздики» целый месяц шёл отвратительный запах, да такой сильный, что все постояльцы разбежались!
– Лазовски талантлива, как ни крути, – заметила я. – Вот только не помню я такого.
– Конечно, не помнишь, ты же была подростком, – Василенко пожала плечами. – А вот я запомнила очень хорошо. Я как раз завязала со жреческим активом и пришла работать в амбулаторию. И в первый же день попала туда на вызов! Пахло так, словно в каждом углу по крысе сдохло!
– Интересно, – выдохнула я, – а кто же снял проклятье?
– Понятия не имею. Но по репутации «Чёрной гвоздики» это всё здорово ударило. Целый годовой цикл Винченцо работал себе в убыток.
Василенко подавала информацию с таким колоритом и самозабвением, что мне почти удалось учуять запах разложения. Она всегда обсасывала чужие несчастья до косточек. Неважно, кому в окно прилетал камень – местному фонарщику или члену Совета – Василенко непременно об этом знала. И бралась рассуждать о его цвете, форме и размере. И о звуке, с которым он разбил стекло.
– Сейчас не похоже на то, что он терпит убытки, – отметила я назло.
– Наглецам везёт, – проговорила Василенко с неожиданным негодованием. – Он просто умеет прибирать к рукам чужие деньги.
Для приличия я улыбнулась и кивнула. Злорадствовать над прошлыми бедами старшего господина мне совершенно не хотелось. Более того: вчера он показался мне неплохим человеком. Пусть издали, но всё же.
Василенко довольно блеснула глазами и, тряхнув светло-зелёной юбкой, торчащей из-под униформы, вышла. И только после того, как за ней захлопнулась дверь, я осмелилась скорчить недовольную гримасу.
– Стерва, – заключил Шири.
– Ещё какая, – согласилась я. – Лазовски и то приятнее. По крайней мере, говорит всё в лицо.
Медленно разогнув затёкшие ноги, я встала. Подошла к окну и зажмурилась от солнечного света. Куст жасмина бил в стекло растопыренными пальцами веток. Дорожка перед парадным входом пустовала. Посетителей сегодня оказалось немного, и после восьми принятых занемогших выдалось долгожданное окно. Но даже хорошее стечение обстоятельств не спасало от тягостных мыслей.
Сегодня после работы я не вернусь домой. Тяжело признать, но я никогда больше туда не вернусь. Теперь я – бесправная скиталица, мечущаяся от места к месту, последней обителью которой – телом – пытается завладеть странная слепая девочка. У меня не остаётся даже самой себя. У меня много вопросов и мало ответов. И крах по всем фронтам. Такой, что в пору к Покровителям уходить.