Самое трудное — это давать общие советы. Они ничего не стоят, но дорого обходятся.
На информационной доске уже есть несколько предложений от работодателей и кафедр славистики. Двадцать пар глаз ожидали от меня чего-нибудь конкретного.
— В конце концов, можно пойти в ЦРУ, вы же видели объявление.
Они среагировали сразу. Как в боксе.
— И не подумаю, — Ричард из Иллинойса, самый боевой, сказал как отрезал.
— И я не пойду. И я…
Мне показалось, что их нежелание упускать этот шанс связано с каким-то особым отношением либерального среднего американца к «конторе». Что-то из серии «не хотим играть в рыцарей плаща и кинжала». Но я ошибался. И урок, который на этот раз не я им, а они мне дали, потом очень и очень помогал понять и страну, и ситуации, и многих американцев, ставших мне друзьями.
Наперебой, но едино, студенты почти возмутились.
— Это же государственная служба.
— И хорошо. Там наверняка и зарплата приличная, и стабильная работа, и «бенифиты» — будь здоров, то есть медицинская страховка, пенсионка и прочие радости, которые оплачивает не сам работник, а дядя Сэм.
— Вы что, не представляете себе, кто идет работать на государство?
Ребята, похоже, искренне удивились то ли моей наивности, то ли невежеству.
— Только те, кто не способен ни на что. Самые бездарные. Кто не может заниматься делом или построить свой бизнес. Столько лет учиться, брать кредиты, чтобы потом их выплачивать — и все для того, чтобы сдаться и стать приложением к государственному креслу и каким-то идиотским инструкциям? Да вы что…
На государственную службу у нас идут неудачники, «лузеры». Чиновник, когда общается с человеком, успешно работающим «на себя», это чувствует и нередко пытается исправить несколько предвзятое впечатление. Он никому не интересен, даже себе. Понимает, что гордиться нечем. А мы — молодые. Мы хотим себя попробовать и построить свою жизнь, что-то делать, а не отслеживать спущенные кем-то циркуляры. Вот если уже не получится или возраст прижмет, тогда можно и сдаться. А ЦРУ или какая другая контора — значения не имеет.
Они еще долго говорили, удивляясь, почему человек, которого они уважают, не понимает таких простых и обыденных истин.
А я к тому времени, в первый трудный год эмиграции, уже вывел для себя только одну: всё хорошее в мире делается по глупости.