Через несколько минут после того как гасили свет, мы скопом валились в пропасть тепла и полуторачасового счастья свободы. Хлеб, а точнее, даже оставшийся ломтик в столовой нельзя было брать со стола, но мы брали — кто успевал. Кого ловили, ночью засовывали в рот портянку. Из сапога. Глубоко и надолго. И потому я решился на это только однажды.
Коричневый пористый кусочек просто чудом остался с краю, и оказался сильнее страха быть наказанным. На сорокоградусном морозе, даже в кармане, он был, как живой. Но быстро замерзал и крошился.
И я никогда больше не ел такого вкусного хлеба. Как тот, монгольский. В столице этой страны Улан-Баторе. Который я так и не видел, увезенный затем в глубинку бесконечной промерзлой и безлюдной степи. Вместе с другими. Такими же, чьих девчонок, оставшиеся на гражданке, словно в издевку нам, за десять тысяч километров отсюда провожали, и уговаривали, и зажигали свечи, и накидывали плед, и подливали им, дурам, вино.
И мы это чувствовали, подставляя свои замерзшие задницы под солярные костры с ломами, лопатами и кирками в руках. Вместо цветов и подарков. В полном и окоченелом безлюдье на триста километров в округе, мы жались друг к другу, сбиваясь воедино.
Но знали, что мы вернемся. Уже к другим. И сами другие.
Отдавшие долги, непонятно кому, но понятно — за что.
За то, что мы есть.
И те, кто посылал нас туда, научили только одному — посылать их обратно. Всю жизнь. По крошкам. Как горько-сладкий, с неповторимым вкусом, согретый ломтик того монгольского хлеба, что медленно-медленно, вкушая…
«Гранма», та самая лодка, на которой горстка революционеров мятежно приплыла на Кубу, стояла под стеклом во дворе Музея революции в самом центре Гаваны, её столицы.
Людей не было. Только туристы. Но им все равно нечем заняться, кроме как шататься по городу, торговаться с лоточниками, делать удивленные глаза и еще фотографии. Чтобы потом, дома, всучивать их, навязчиво и безотказно, родственникам и знакомым: мол, я и Гавана, я и памятник, вид из окна моего отеля, я на улице или с торговцем. И еще, я в музее. Крокодилов, сигар, Хемингуэя или революции. Какая разница?
Короче, как сказала бы Моника Левински, делавшая минет президенту США прямо в его Овальном кабинете: «Я там была и видела Клинтона без трусов. А вы — нет.».
Рауль, мой кубинский товарищ, сказал, что здесь, в этом музее, до сих пор работает капитан «Гранмы». А ему есть чем поделиться. Именно он когда-то вел яхту с повстанцами из Мексики к легендарным горам Сьера-Маэстра, где и началось вооруженное восстание победившей затем революции.