Одно хорошее обстоятельство всё-таки было в том, что я узрела, покинув дом: мгла была не абсолютной. Хотя в окне мир казался сплошным чёрным монолитом, на улице я могла различить смутные очертания близко расположенных предметов. Перила ступенек, например, или низенькие смешные деревья, которые росли под окнами первого этажа.
Я направила свет под ноги и осторожно спустилась по лестнице. Когда каблуки застучали по асфальту, я начала водить фонарём попеременно влево и вправо, находя знакомые предметы: палисадник, выкрашенный в бело-зелёный цвет (красили всем домом прошлой весной, мне тоже достался небольшой участок), клумбы, беседку. Было ветрено; через минуту я начала нещадно продрогать в тонкой блузке.
Наконец, я остановила луч на стене дома, где была надпись-граффити: «1977». На днях её наверняка закрасили бы поверх цветом фона, но вот уже неделю надпись радовала глаз, когда я возвращалась домой. Мне она нравилась. Я раздумывала о том, что могло означать это число минувших лет: год рождения, или же год свадьбы, или ещё какое-то знаменательное событие для писавшего? Но теперь от вида граффити мне стало страшно. Это было действительно жутко — видеть привычные, ставшие частью рутинной жизни вещи, когда вокруг всё летит в тартарары. Я поняла, что я одна. В этом доме. На этой улице. А может, даже в городе… в мире. На макушке зашевелились корни волос.
— Кто-нибудь! — закричала я. Голос вышел тихим и несмелым. Безмолвие отозвалось эхом, которое быстро угасло.
— Люди, отзовитесь!
Скоро я уже истошно вопила, срывая голос, и никто не откликался. Тогда я побежала. Обогнула дом и выбежала на улицу, мощёную разноцветными камнями. Луч фонаря скакал перед глазами — прыг-скок, прыг-скок. Я бежала без цели, подхлёстываясь собственной паникой, и кричала, кричала…
— Кто здесь? Мама! Папа!
Топот ног совпадал с ритмом сердца. Небо было пустотой, дома — эфемерными силуэтами, водопроводные трубы над улицей — расплывчатыми готическими арками. Я пробежала два квартала и не встретила никого. Не услышала ничего, кроме собственного визга. Эхо звучало громче в тесном пространстве улицы, отражаясь от домов. В какой-то момент я осознала, что рыдаю между выкриками, но на бегу слёзы быстро высыхали.
Наша улица примыкала к другой, более широкой. Пока я добиралась до перекрёстка, машин на проезжей части не было, а тут под неработающим светофором я в первый раз увидела это жуткое зрелище: два автомобиля стояли, вплотную примыкая друг к другу. Водители, должно быть, ждали, когда красный цвет сменится на зелёный, когда что-то случилось. Стёкла окон высокого синего джипа были затонированы, в них я видела только блеск собственного фонаря. Вторая машина была куда как скромнее — «додж» цвета металла (или мёрзлых облаков). Луч осветил пустой салон и обитые бархатом сиденья.