.
Я встал, пошел по кабинету между пачками книг:
— Давно хотел рассказать вам одну аульскую историю, Вильям Викторович. Вернее будет вот как: в ауле ее рассказывают… Но она гораздо шире, она наверняка представляет интерес…
Я запнулся, подыскивая нужные слова, а он поощрил:
— Так-так… слушаю.
И тут — надо же такому случиться! — я взялся за подбородок так же, как это обычно делает он: зажал между краем кулака и большим пальцем… Поймал себя на этом жесте, смутился и начал нести ну такую околесицу!
— Не подумайте, — говорю, — что если все это случилось в нашем ауле, то это не может быть настолько значительным, чтобы и другим не было интересно… Тем более у нас, в Адыгее. Я не говорю, конечно, об исторической науке вообще. Но для истории Адыгеи…
— Так-так, слушаю.
Тогда я впервые отметил в нем это странное сходство с моим дедушкой, с Хаджекызом. Он тоже, когда беседуем: «Та-ак!.. Хорошо…» Потом вдруг: «Ы?..» Что, мол, там дальше?
— Дело было в семнадцатом веке…
— Та-ак?..
— Было два рода… то есть они и сейчас есть… перед вами представитель одного из них: рода Мазлоковых. Другой род: Челестэновы… И в том и в другом роду были знаменитые кузнецы, но два из них особенно славились…
Тут-то он, оставаясь на диване, за журнальным столиком, за которым мы пили чай, протянул ко мне ладонь — словно сделал заявку на продолжение:
— И оба они ковали такие сабли, что потом, когда сабля была готова, она надвое разваливала наковальню и тут же вслед за этим перерубала на лету овечью шерстинку, так?.. Закаливали такие сабли соком ядовитых растений и кровью врагов, лично убитых в сражении, так?.. Если такую саблю вынимали из ножен, то ее уже нельзя было обратно вложить — до тех пор, пока враг оставался живым… И она наносила незаживающие раны, но исцеляла друзей — стоило только приложить лезвие к телу. Во время битвы такая сабля пела, а если где-то очень далеко шло сражение, на клинке у нее выступали капельки крови… Такую саблю положили в могилу с храбрым наездником, которому она принадлежала, но она сама пронзила толщу земли и наутро уже была в руках у верного друга этого джигита… И воин с такой саблей в конце битвы падал обычно не от ран, нет!.. Он падал от усталости… а, Сэт? От изнеможения…
И я зачарованно глядел на него и радовался…
Не было в речи у него ни гордости за свое знание, ни хвастовства, нет… Был как бы пример, что ли. Было приглашение: иди за мной, следуй тому, что говорю тебе, учись — и ты тоже все это будешь знать, и будешь знать больше, чем я — только иди, не сдаваясь и не останавливаясь, иди вперед и вперед!..