— Сейчас я вам популярно объясню, Сэт Бирамович!
Он остановился, как обычно останавливался вдруг, когда расхаживал во время своих лекций, меж большим пальцем и сложенною в кулак ладонью зажал подбородок.
— Итак!.. Что такое настоящий адыг?.. Кто такой?.. Острый меч — прежде всего. Сладкий язык — так?.. Так! И — сорок столов! А, Сэт Бирамович?
— Все правильно, — поддержал я. — Храбрость, Красноречие. Щедрость.
— Ну, щедрость пока оставим в стороне. Кызыу Адамовна уже успела тут меня закормить… Отнесем это, конечно, на ваш счет, Сэт Бирамович!..
Только тут я оценил картину, которую представлял из себя стол: среди стопок книг на нем, а то и на самих книгах, в том числе и на раскрытых, стояли тарелки и тарелочки: с пирогами, с пышками, со сметаною, с медом…
Я невольно улыбнулся, и он повел в сторону стола подбородком:
— Это уже жалкие остатки, Сэт Бирамович, да — было втрое больше. Так что не об этом речь, нет. Вот о чем: где ваше красноречие?.. «Сладкий язык» — он-то где?! — и он опять пошел вокруг меня. — Если бы вы его проявили… свое красноречие… тогда бы ваш учитель, Сэт Бирамович… приехал бы в ваш аул, в Адыгею еще несколько лет назад…
Глядя на меня с нарочитым осуждением, Вильям покачал головой и вздохнул.
Повернулся к столу, отломил от лепешки, макнул в мед и, покручивая кусочек в пальцах, понес ко рту — как мы в детстве, когда не хотели, чтобы капнуло на рубаху или голую грудь… Наклонился туда-сюда, повел головой над столом, и я подумал было, что он ищет, чего бы еще съесть — но нет: он рылся в книжках и сладко урчал уже вовсе не от того, что ему понравился мед — ворковал над раскрытыми страницами:
— Так-так… Где же это?.. Вот: ты гость в наших краях — бей первым!.. А?.. Или вот: самые смелые джигиты отличались скромностью, говорили тихо, не хвастали своими подвигами, готовы были каждому уступить место и замолчать в споре… а?! Так… где же эта история, как молодой человек участвовал со старшими в большой охоте, но его забыли пригласить вечером в кунацкую… Вышли утром, а он стоит запорошенный снегом… с инеем на ресницах… Его спросили: почему же ты не вошел? «Какие мелочи! — ответил молодой человек — Мне было приятно послушать, как вы там, в кунацкой, пели, а заодно подышать свежим воздухом…» А, Сэт Бирамович?.. Что вы на это скажете?
Мне не хотелось ничего говорить: я любовался своим учителем — вдохновенным его лицом, горящими и молодыми глазами.
Может быть, впервые его вдохновение передалось мне, когда там, в Питере, я взялся рассказывать ему о кузнецах?..
Пили чай в его кабинете, сплошь заставленном книгами: их не было только на потолке. Там и тут, подпирая шкафы и полки, лежали штабельками на полу и стопками на подоконниках, торчали стоймя в холщовых, со строгой вышивкой, кармашках на дверях. С моей легкой руки, как говорится, Вильям Викторович тоже стал называть эти кармашки