— Давно ты зарабатываешь этим на жизнь?
Бинь, смертельно побледнев, еле осмелилась произнести:
— Высокочтимый начальник, вникните, умоляю вас, в мое дело. Ведь я никогда не занималась таким постыдным промыслом.
Полицейский комиссар усмехнулся.
— Хороша!..
— О высокочтимый начальник…
— Эх ты, потаскуха!
Бинь, дрожа, огляделась вокруг.
— О, клянусь вам, вы напрасно обижаете меня.
Комиссар, пряча улыбку под длинными усами, кивнул головой и спросил:
— Ты, конечно, не была шлюхой? Не была шлюхой и нажила дурную болезнь, да?
Потрясенная Бинь онемела. Обида клубком подкатила к горлу. Побледневшая и дрожащая, она молча смотрела на комиссара. Комиссар вытащил из портфеля бумагу и, положив ее на стол, обратился к Бинь:
— Доктора установили, что ты давно уже не… — Дойдя до этого места, он обернулся к полицейским, сидевшим по правую руку: — Как будет по-вьетнамски virginité?
— Девственность, ваша милость.
— Да, да, ты давно уже не девственница и к тому же больна гонореей.
Бинь едва не лишилась чувств. Как… откуда… Да, конечно, только муж этой толстой ведьмы мог заразить ее.
Бумага, составленная бог весть какими врачами, может, оказывается, ранить человека куда сильней, чем самый острый меч.
Бинь зарыдала. Она рассказала все — как потеряла невинность, как родила ребенка… Но комиссар только улыбался, слушая ее горькую повесть. Он принимал ее за бывалую шлюху, сочинившую всю эту душераздирающую историю. Однако, видя ее глубокое горе, чиновник все же растрогался.
Он смотрел на наивное и простодушное лицо Бинь и думал: «Отчего наша жизнь так устроена, что девушки вынуждены прибегать к столь постыдному заработку? И отчего, когда их поймают, они своими слезами так волнуют нас, что никаким кинозвездам не снилось?..»
Комиссар долго сидел молча, потом сказал:
— Ты откуда родом? Скажи мне, чтобы я знал, куда тебя препроводить, когда ты кончишь лечиться в больнице.
Бинь похолодела. Она представила, сколько мук ждет ее, если она вернется в родную деревню, где царят старые обычаи.
Кличка «любовница» сулила невиданные мучения, а уж вынести издевательства, выпадающие на долю тех, кого деревня заклеймит «шлюхой», у нее ни за что не хватило бы сил. Если ее отправят в деревню, останется только наложить на себя руки. Нет, лучше медленно умирать с голоду, без денег, в рваном старье здесь, в чужом городе, чем вернуться в деревню, к отцу и матери, где ее ждут одни унижения и надругательства.
Бинь подняла ничего не видящие глаза и торопливо сказала:
— Ваша милость, я и сама не знаю, откуда я родом.
Полицейский комиссар, скорчив гримасу, насмешливо передразнил: