Он вынул три бумажки по пиастру, положил их в руку Бинь, потом кивнул Мыои Кхаю и спросил:
— А где твой карбач?
Тот быстро выложил на стол два пиастра мелкой монетой.
Удивленная Бинь спросила сквозь слезы:
— Это что, муж прислал?
Ты Лап Лы засмеялся:
— Какая ты непонятливая! Эти деньги я заставляю младших вносить в общий дуван, когда у них что-то выгорит.
Сначала Бинь ничего не могла понять, потом ей вдруг стало ясно, откуда взялись деньги, и она стала торопливо совать их назад Ты Лап Лы.
— Нет, спасибо вам, мне ничего не нужно, возьмите их себе…
Она снова заплакала, закрыв лицо руками. Гости, перемигнувшись, встали и тихонько направились к дверям. Ты Лап Лы осторожно положил пять пиастров на кровать. Уже выходя из комнаты, он обернулся и сказал, что зайдет в среду и достанет ей разрешение, чтобы она могла отнести Наму передачу и увидеться с ним.
Гости вышли, оставив дверь открытой настежь, но Бинь даже не подумала встать и закрыть ее. Не в силах шевельнуться, лежала она на кровати; в голове беспорядочно теснились мысли о тех несчастьях, которые угрожали и Наму, и ей самой. Пройдет два-три месяца, и она родит, а Нам еще будет в тюрьме… Что она станет делать? К кому теперь бежать, кого умолять, чтобы выручили Нама? Она не хотела обращаться за помощью к его дружкам. И денег их она страшилась, словно видела перед собой нож, обагренный кровью… Нет, она никогда не посмотрит даже на эти деньги, не притронется к ним…
Бинь вдруг вспомнила, как рожала она год назад.
…В одну из последних ночей месяца, темную и мрачную, она плелась, опираясь на плечо матери, по узкой, извилистой тропинке, среди залитых водой полей. Нестерпимая боль сводила ей все нутро, какая-то неведомая сила, казалось, разрывала живот. Руки и ноги не слушались, перед глазами, покачиваясь, плыли разноцветные круги, в ушах гудело, голова наливалась свинцовой тяжестью…
Бинь, не выдержав, опустилась прямо на мокрую траву и потеряла сознание. Очнувшись, она огляделась вокруг, но никак не могла понять, где находится, хотя хорошо помнила каждый дом в их деревне. В проеме двери чернело небо, словно вход в глубокую темную пещеру. В комнате, где она лежала, не было даже отблеска света.
Мать Бинь сидела рядом и что-то тихо говорила незнакомой женщине со странным лицом. Они были явно недовольны друг другом и препирались:
— Шутка ли — три пиастра! Коли так, я лучше просто уйду, и пусть оно останется у вас.
Женщина засмеялась и ответила:
— Тем лучше! Оно завтра же попадет к деревенским старостам, я заявлю им…
— Что ж, милости просим.