Романенко оставил пулемет и подошел к телефону, прикрепленному к одной из стоек вышки. Поднял трубку, нажал кнопку внутренней связи с начальником караула:
– Товарищ лейтенант, – дрожащим от волнения голосом произнес рядовой. – Там… В Зоне…
– Что там в Зоне? – раздался недовольный голос в трубке. – Доложите по форме, рядовой. Опять крысособаку увидели и наложили в штаны от удивления?
– Там человек… – промямлил Романенко. – Идет по шоссе.
– Мутант? – Голос лейтенанта на другом конце провода мгновенно стал деловым и сосредоточенным. – Вы помните плакаты, на которых они изображены, рядовой? Это один из них?
– Никак нет, – выдохнул Романенко, уже мысленно видя себя на гауптвахте за то, что не поступил так, как предписывала инструкция. – Это мужчина. Оборванец какой-то. Хромой, еле идет.
– В Зоне давно уже нет людей, – отрывисто произнес лейтенант. – Поэтому я приказываю немедленно открыть огонь…
– Отставить, – расслышал рядовой жесткий командный голос, рявкнувший рядом с лейтенантом. – Что значит «нет людей»?
– Рядовой с вышки номер два докладывает, что к блокпосту со стороны Зоны приближается человек, – отчеканил начальник караула. – Согласно инструкции…
– Я приказываю отставить огонь, – перебил его голос.
Похоже, это командир батальона государственной службы охраны кордона случайно зашел в караульное помещение, ведь только он был способен реветь так, что дрожат стекла в окнах и мембраны телефонных трубок, прижатых к чужому уху. – Надо ж разобраться, что там за типы по Зоне шастают. А вы, товарищ лейтенант, разберитесь, почему докладывает только вторая вышка и какого мясоглота сейчас делает наблюдатель на первой.
Самое главное, когда ночью идешь через кордон, это чтоб тебя с вышек не заметили, пока ты к дороге ползешь, прячась в траве. Это Богдан трем «туристам» хорошо втолковал. Ползли те правильно, старательно прижимая животы к мокрой земле, раскисшей от вечернего дождя. Прожектора на вышках медленно и основательно обшаривали своими лучами окрестности кордона, но высветить одетых в камуфляжи четверых человек из-за высокой травы было нереально. Тем более что по тихой команде Богдана «туристы» мгновенно замирали, наверняка уже мысленно жалея о том, что ввязались в столь опасную авантюру. Они все жалеют. Но коль влез в это дело, то отступать поздно.
Они ползли уже больше часа. Руки «туристов», цепляющиеся за мокрую землю, уже одеревенели от холода, мышцы с непривычки болели и требовали отдыха. Но они продолжали ползти, так как понимали: здесь, на этом поле, ни деньги не властны, ни связи, ни положение в обществе. Здесь что есть они, что нет их у человека – пуле всё равно.