Алтан Гэрэл! Мужайтесь и не презирайте меня заочно. Рожден ли я был убийцею? Об этом много передумал. Слышал, что одни рождаются убийцами генетически… Мать говорила, когда я еще в зыбке качался, кричал страшно и кусал пальцы и мне, подростку, предрекала, что вырасту бедокуром, счастья не увижу.
— Ну и пусть проживу бедокуром, — огрызался я, смутно угадывая под счастьем нечто исключительное, недоступное всем, как золотая медаль, лотерейный выигрыш или Василиса Прекрасная.
И будто я вчера убил человека — буквы моего письма дрожат, вибрируют, нервно подпрыгивают и сжимаются в бисеринки вместе с сердцем. «Не перо пишет, не чернильница — пишет горюча слеза». Как будто вновь сижу у следователя и впереди неизвестный приговор. Но как хочется верить, что нет и не может быть у сердца заочного суда.
Мелентий
Письмо 26
Засуха писем
Далекая Алтан Гэрэл, здравствуйте!
Сегодня 6 июля 1980 года, воскресенье, вот уже полмесяца ни от кого ни слова. Наш постоянный цензор ушла в отпуск, а письма теперь переданы в другие руки, и никто не спешит, не бежит их проверять и раздавать — устроили нам засуху писем. Я каждый день с тревогой жду вечера, всевозможных писем. Но не видать ни зги, позабыт-позаброшен, никому на свете не нужен. Где томятся и задыхаются от немоты наши бедные письма? Их, наверно, накопилось полный кузов грузовой машины, ими завален чей-то кабинет до потолка.
А нам в тюрьме запрещается вести Дневники. Все наше богатство — это письма, письма, ими дышишь и живешь.
Когда же теперь получу от Вас ответ? Неизвестно. Может, Вы раздумали переписываться со мной? Ответьте хоть словом.
Посылаю Вам стихи:
АЛЬБЕРТ АЗИЗОВ
ДЖОРДАНО БРУНО
Вели меня.
Мне вслед плевали люди.
От сумерек,
От сумрачности глаз
Я защищался,
Я кричал:
— Не плюйте,
Плюете вы, а завтра плюнут в вас.—
Я им кричал…
Но рот забили кляпом,
Запястья затянули бечевой.
Я им кричал,
А может быть, и плакал.
Истерзанный,
Я был еще живой.
Я был не пыткой, а презреньем сломлен,
Сколь ни смотрел — не узнавал людей,
Тюремная запуталась солома
В моей, отросшей за год, бороде,
Ну вот и пламя!
Я парю, как птица,
На красных крыльях
Выше всех церквей…
Я вижу снова, да,
Она вертится,
И людям надо устоять на ней.
Чтобы устоять среди засухи писем в переписке с Вами, Алтан Гэрэл, посылаю Вам великого Джордано Бруно.
Мелентий
Письмо 27
Иванка купается в афоризмах
Здравствуйте, добрая Алтан Гэрэл!
Сегодня 13 июля 1980 года, воскресенье, в пятницу вечером получил от Вас значительное письмо, за что искренне радуюсь и благодарю Вас. Вы мне прислали пожизненный список шедевров мировой литературы, может, до конца дней своих не прочту всего. В библиотеке нашей мыши дохнут с голоду. Постоянно ищу Иванку, нашего библиотекаря, чтобы застать его в библиотеке. Он молдаванин, по профессии был фельдшером, но шмякнул головою об пол своего ребенка. Не хотел он иметь детей? Или не хотел платить алименты? В каком состоянии убил ребенка? Я этого не знаю, но его у нас в зоне ненавидят. Иван Чумордан боится осужденных, чересчур он старается угодить начальству, недавно он меня не пустил в библиотеку — отбирал книги для начальника колонии. То он в кино сидит, то на лекции, пишет, рисует плакаты, занимается оформлением зоны, по сравнению с нами умный и начитанный человек. Но самое смешное, изюминка Иванки — это то, что он собирает в толстые тетради чужие мысли, копит цитаты. Вот такое у него благородное занятие, наш библиотекарь купается в афоризмах, как семга в Печоре, за что его хвалит замполит. И правильно. Голова у Ивана Чумор-дана крупная, самая крупная голова в зоне, неизвестно только — сколько тысяч афоризмов можно начинить в башку за десять лет? Ему тридцать лет, через пять лет выйдет Ивапка с томами афоризмов на поселение колонии и откроет там кафедру мудрости, будет зазывать женщин раскрасивыми посланиями на удочку. Мил человек Иванка, это его так ласково прозвали в его родной деревне в Молдавии, думали — человеком станет. Кто знает, кем он станет со своими афоризмами?