2. Случилась со мною беда — я семь суток отсидел в изоляторе. А за что, спрашивается? Кажется, что предусмотрел все мелочи, обдумывал каждый свой шаг, чтобы не схватить новые нарушения, но вновь погорел. Скажу честно, хотел я на работе постирать куртку — разжег мизерный костер, чтобы подогреть воду, так как в балках— в помещениях, где мы переодеваемся, нельзя топить печки. Вот и устроили меня, злополучного, в изолятор. А зачем я-дурак костер палил? Палил не я один, почти все палили каждый день в сухую, жаркую погоду большущие костры, а пострадал за всех я один. Вот так любит меня начальство, постоянно меня из всей шушеры и шоблы выделяет, так как я стал скандальным борцом за справедливость в нашей зоне. В одном я убежден, что не пришьют мне нарушение за мое дыхание.
Алтан, родненькая моя, отныне я тебе буду присылать одно-единственное письмо через цензуру, решил застраховаться. Не огорчайся, в конверт свободно влезает по пять стандартных листов. В июле написал тебе два письма: 16 и 21-го, сегодня. От тебя в июле получил четыре письма бесподобных. Спасибо, спасибушко, спасибище!!! Богоравная ты женщина… Ей-богу! Мелентий
Письмо 65
У нас с 30 июля по 4 августа стояла ужасная жара, невиданная жарища, не знаю, сколько градусов даже. Прекрасно, что работаем на улице, я постоянно в одних трусах обугливаюсь. Построили полдома, завтра начинаем рубить второй этаж. В работу, как и в письмах к тебе, вкладываю всю свою душу, все силы, словно нам с тобою придется жить да поживать в этих домах. А кто знает? Только ты не принимай слишком близко к сердцу все мои невзгоды, эти мелочи жизни растают, как утренний туман.
Сегодня 6 августа 1981 года, получил от тебя письмо и буду спать с улыбкою на лице. Глядел и глядел на твой родной почерк и как будто услышал твой живой голос, грудной и свободный, такой приятный, порою страстный: «…ошибки женщины почти всегда происходят от веры ее в добро или из ее уверенности в правде». Что ты хочешь сказать этими словами Бальзака? Ответь. «Женщина не может по-настоящему любить мужчину, который уступает ей в мужестве», — цитируешь Жорж Санд. Намек понял, я и не собирался уступать тебе в мужестве. Алтанхан, я давным-давно понял, что тебе ни в чем нельзя уступать. Если ты в семнадцать лет читала «Сержант милиции», а я — в двадцать семь — это еще не означает, что я отстал в самообразовании от тебя на десять лет. Я наверстаю упущенное здесь. С понедельника, т. е. 10 августа снова иду учиться в ПТУ, теперь на сварщика на шесть месяцев. Постараюсь и на этот раз сдать экзамены на отлично, выучиться; ибо специальность сварщика мне особенно пригодится в жизни. Времени снова будет в обрез, что хорошо для меня. Мать свою я не потяну сюда, это равносильно тому, что живьем ей в землю закапываться. Что она будет здесь делать? Где жить, где работать? У нее и так нет никакого здоровья, я сгубил все ее здоровье. Мать глубоко укоренилась на Украине, вросла в землю всем большим хозяйством, да к тому же ей нужен теплый, сухой климат от ревматизма. Ума не приложу, как это она после пенсии побросает из-за меня все на свете и прикатит ко мне?! Поверь, я маму не зову даже на свиданку, ибо знаю, как достается и обходится эта поездка в чужие, дальние края в тюрьму, да еще с пересадками, вещами, продуктами. Бедная-бедная моя мама! Слов нет у меня, чтобы выразить всю свою страшную вину перед нею.