Мужчину не осквернит связь с женщиной, добровольно ищущей его общества, даже если она куртизанка или замужем»[7].
О, величайшая неопределенность моего статуса в прекраснейшей человеческой жизни! О, нечаемость моей великой души всему роду рыцарей человечества! Да сгинет вся нелепость служить кому-то законною прислугою! Не хочу!
Прощайте. Зачем, зачем Вы уставились на меня со своей литературной высоты, из своего домашнего парного тепла из-за прикрытой двери, пока вызванный лифт не поднялся за мною на восьмой этаж и не закрылся.
Я стояла в тяжелой фанерной шубе из искусственного меха-каракуля и со стыда слегка пританцовывала под этим панцирем па лестничной площадке, небрежно смахивая жар со щек перчатками, а спасительный драндулет-лифт нарочно, назло мне, поднимался кое-как, громыхая и скрипя, старчески скуля на бесконечную перевозку людей всякого рода и племени.
Что за смесь чувств полыхала на Вашем квелом лице! И как будто в Ваших глазах тускло колыхнулся мужской энтузиазм!
Как он смотрел в глаза, как бог! Взгляд его проникал в мое сердце.
Да, синтетика погубила любовь, и одичание сердец достигло предела.
Фу-ты, туда же, выбросила добротный овечий тулуп и вырядилась в проститутскую синтетику, чтоб ее волки разорвали!
Маэстро сидел на высоком кресле с гордым трагизмом Уильяма Фолкнера, положив нога на ногу в темных суконных тапочках 37 размера, со стоптанными задниками и столетней въевшейся пылью. Увидев меня, он иератическим жестом вскрыл конверт моего давнего хулиганского письма, надел круглые очки и, прочитав, подшил его в скоросшиватель с надписью «ЛИКИ ЖЕНСКОЙ ГЛУПОСТИ»… Видимо, доконали его стервы жестокими глупостями. Какое сверхчеловеческое внимание сейчас уделяется любовным письмам трудящихся вышестоящими инстанциями! Вот и он в отместку завел на женщин персональное дело!
— Тяжело быть знаменитостью? — спросила сочувственно я, никогда не ведавшая тяжелого бремени мирской славы, и облизнула шершавые, как шлак, губы. Отныне мое сердце навеки заперто от мужчин надежным замком. Но как тяжело будет сердцу вечно стучать со свинцовой пулей!
Сказание о своих бабьих бунтах и мутаниях, написанное самою судьбою, принесла я к маэстро, чтобы пробиться в забронированные отечественные журналы. И что же? Эти магические рассказы превратились в серых мышей и высыпались из портфеля и утекли по отдушинам! Не рассказы вы, а мышки! Ищите, ищите свое мышачье счастье в московских квартирах, ведь московские мышки по праву столичных живут лучше всех мышей в государстве и жрут, и жрут апельсиновые корки из Марокко! Но я найду на вас управу — сиамскую голубую кошку.