Мелентий Мелека
Письмо 19
Алтан Гэрэл, сегодня 19 мая, понедельник, получил от Вас долгожданное письмо. Большое спасибо. Возможно, я Вас огорчу, но должен сказать правду, я за свою жизнь прочел очень мало книг, а фантастику не люблю с детства, люблю реальность. В харьковской тюрьме я успел прочитать «Петр Первый» и «Хождение по мукам» Алексея Толстого и «Воскресение» Льва Толстого. Библиотека у нас в зоне бедна, как церковная мышь, нашел там книгу Ивана Лазутина «Сержант милиции» и прочитал с большим удовольствием за одну ночь, не отрываясь, хотя лишился самого дорогого в наших условиях— это сна. Но читать много пока не смогу, во-первых, на тощий желудок не так уж и приятно читать о
чем бы ни было и как бы, кем бы ни было написано, во-вторых, натаскаешься брусьев на работе и думаешь прежде всего о постели, но и в постель раньше времени не ляжешь, нужно бежать бегом в школу, поверьте, ни одно письмо я не написал до отбоя, а приходится писать ночью, через каждые пять минут выходить в коридор и смотреть— нет ли нашей милиции.
Но по Вашей рекомендации воспитателя рабочих я как-нибудь возьму в библиотеке работы Ленина и попробую на зуб, но опять же нужно свободное время, ведь мы работаем не как на свободе, а чуть-чуть побольше, утром уходим в 7 часов, а вечером приходим в 19 часов.
Да, Алтан Гэрэл, мне ни разу не приходилось встречать праздники в Москве. У моей матушки два родных брата на войне погибли — их фамилии высечены на гранитной плите в селе Ленском Свердловской области, где я учился в школе-интернате. Моя матушка рассказывала, что не было у нас тоже в деревне такого двора, чтоб кто-нибудь не погиб. Встретить бы когда-нибудь День Победы в Москве с матерью.
Есть ли юмор в тюрьме? Не беспокойтесь, здесь каждый юморист.
Если преступник будет без конца каяться все годы, то он просто не выживет, да это несовместимо с инстинктом самосохранения. Поймите же, какая в зоне атмосфера, без юмора и сатиры по адресу администрации и друг друга, заключенный и года не отсидит, а повесится или еще что-нибудь натворит. Нередко бывает и такое, прибыл человек из зала суда, вроде умный, серьезный, деловой, а через некоторое время смотришь, повезли в дурдом, вот такие ходят по зоне песни поют, кричат: «Я — Наполеон! Где Кутузов?» А я пока Мелека, рост мой 177, на мне одежда вся черная, монашеская, пятидесятого размера, сапоги кирзовые 41 размера, волос темный, острижен наголо, под жухлою биркой в груди бьется, трепыхается сердце человека, которое также любит, страдает, болит, верит, ждет, надеется.