Ремзи снова уснул. Печь потухла, в комнате стало холодно.
— Затопить? — спросила Ребиш мужа.
— Затопи, затопи.
Ребиш наложила в печь хворосту, зажгла смолистую сосновую лучину. Хворост тут же воспламенился. На стенах заплясали тени. В комнате постепенно становилось теплее. Опять начался дождь, по окну застучали крупные капли.
4
Прислонившись спиной к стене, Камбер свертывал цигарку. Ночь выдалась тихая. Моросило. Халиль помешал в печке. Поблескивавшие, словно глаза, угольки покрывались пеплом и рассыпались. Халиль угрюмо глядел на золотые огоньки, тускневшие под серым пеплом, и на душе у него становилось еще тяжелее.
— Если так будет продолжаться, — сказал Камбер, — в деревне никого не останется. Кель Хасан уехал, Кёр Али уехал, Коджа Абдуллах тоже уехал. А теперь и Ал-тындыш собирается. Как говорят: потянулась нитка — носок распустился. Пустеет деревня, скоро от нашей Енидже одни развалины останутся.
Халиль погрузился в давние тревожные думы. Словно наяву, видит он перед собой безмолвный поток людей. Пустеют дома, двери открыты настежь. Навьючив на себя тюки с матрацами и одеялами, люди уходят, дороги забиты беженцами, уходят близкие ему люди, бредут вереницей, забрав с собой детей, собак, вшей. Дома, дворы, поля, в которых они бок о бок трудились, мотыжили землю, пели песни, даже цветы на окнах и герань в горшках на крышах — все сиротеет. В промозглой тьме томятся в одиночестве смирившиеся со своей участью камни, оконные рамы, бурьян… Ветер свободно гуляет по деревне, хлопая створками окон, скрипучими дверями… Халиль представляет себе, как на опустевшую деревню хлынет дождь. Мокрые дома, из-под осыпавшейся штукатурки торчат саманные стены, и все вокруг заштриховал дождь, никогда не кончающийся дождь…
Неожиданно Халиль заметил, что наступила тишина, привычный шум исчез.
— Дождь перестал, — сказал Камбер, поднялся и распахнул окно.
Тучи разошлись, кое-где поблескивали звезды. В комнату ворвался свежий воздух, запах дождя. Ночную тишину нарушили журчание стекавшей по трубам воды и звонкие удары последних капель.
Издали донесся призыв к полуночному намазу. Глухой голос Биби-ходжи то слышался отчетливо, то совсем пропадал. Подперев рукой подбородок, Ремзи в задумчивости слушал: голос Биби-ходжи вызывал у него странное чувство.
Камбер закрыл окно и переглянулся с сыном.
— Уроки учишь? Учи, учи!..
Ремзи снова углубился в учебник.
— Ну, я пойду, дядя, — поднимаясь, сказал Халиль.
— Посидел бы еще.
— Поздно уже.
— Ладно, иди! — не стала удерживать его Ребиш. — Только не забывай, о чем мы тут говорили.