Мухиттин запел дурашливо:
Ниточка с катушки потянулась,
Куропаточка моя, Асья, улыбнулась…
— Я и твою Асью, и твою куропаточку… — обозлился Сулейман.
— А что? Петь, что ли, нельзя?!
— Тоже мне певец нашелся! Не обращай на него внимания, племянник. Разве он человек?! Меня слушай, одного меня, я один тебя люблю. Да, так про что это мы говорили? Про красавицу жену. Считай, что она моя. Тогда уж — эх! — Сулейману все будет нипочем. Ходить будет, как султан, шапка набекрень! Само собой, новая. Старую я, так и быть, Мухиттину подарю. Подарить? А, племянник? Будешь тогда ко мне в гости захаживать. К тому времени ты тоже женишься, и тоже на красивой. Неплохо, а? Чего ты сердитый такой? Может, мои разговоры не нравятся?
— Нравятся, дядя.
— Чего же ты скис? Может, я что не так сказал, может, обидел тебя?
— Да как вы могли меня обидеть?
— Почем я знаю? Всяк человек грешен. Все может быть, — сказал Сулейман и, запрокинув бутылку, стал с жадностью пить.
— Оставь немножко, — попросил Мухиттин.
— Убери лапу! — Сулейман ударил по руке потянувшегося к бутылке Мухиттина, помолчал, сердито покачал головой и, шумно вздохнув, сказал:
— Чую я, беда у тебя, племянник. Не молчи, расскажи, что случилось. Я ведь тебе дядя. Излей душу. Может, ты влюбился в кого? Так мы ее умыкнем. А если кто против тебя зло затаил, проучим негодяя как следует. Ну, говори же, кто тебя обидел?
— Не кричи так, дядя, хозяин услышит! — попросил Халиль.
— Ну и пусть слышит! Пускай он только явится! Я скажу ему пару теплых слов.
— Опомнись, Сулейман! — взмолился Мухиттин. — Уймись! Ведь без куска хлеба останемся!
— Кто не чтит хозяина, тот не чтит аллаха! — сказал Халиль.
— Не сердись, племянник, пойми — я тоже человек. Нет, видно, у меня другого выхода, бросать все надо, уходить! Ну и уйду! Уйду! Никто меня не удержит.
Неожиданно дверь приоткрылась и на пороге появился Дурмуш, старший сын хозяина. Мухиттин и Халиль вскочили на ноги. Сулейман силился встать, но словно прилип к полу и от досады едва не плакал. Опустив голову, он таращил глаза как баран. «Пропал, пропал я», — мелькнуло у него в голове. Он напрягся, но тело не слушалось, точно налитое свинцом. Сулейман судорожно глотнул слюну, сделал последнюю отчаянную попытку и, качаясь, кое-как приподнялся на дрожащих ногах. Облизнув губы, он смотрел на хозяйского сына, который застыл в дверях.
— Что тут за сборище? — рявкнул Дурмуш-ага.
Никто не проронил ни слова.
— Кто тут орал, как ишак?
Он подошел ближе и увидел у ног Сулеймана бутылку.
— Это ты драл глотку?
Сулейман уронил голову на грудь.