— До седин дожил, а ума-разума не набрался. Поглядишь на тебя — вроде бы человек, а на самом деле ишак ишаком. Где только тебя шайтан носил, когда аллах ум раздавал? Небось в это время дно бочки вылизывал? Что говорить, ростом и силой аллах тебя не обидел, а вот ума не дал ни капли! И ты тоже хорош, Мухиттин! Я тебе, скотина, что говорил?
— Ей-богу, ага, ей-богу, уговаривал я его, — запинаясь, бормотал Мухиттин. — Аллахом молил, да разве он послушает? Сколько ни твердил «хватит» — все попусту. Вот Халиль не даст соврать.
— Значит, не слушает?!
— Не слушает, ей-богу, не слушает!
Дурмуш-ага повернулся к Сулейману.
— Ты что же это, вздумал распоряжаться здесь, как у себя дома?! — закричал он и наотмашь хватил Сулеймана кулаком по лицу. Сулейман закусил губу и еще ниже опустил голову. Ага снова ударил Сулеймана, да так сильно, что у бедняги по лицу потекла кровь.
— Смотри у меня! — крикнул Дурмуш-ага, потом взглянул на Мухиттина и перевел взгляд на Халиля. — А ты когда заявился?
— Сегодня утром, ага.
— Не успел прийти, а уже безобразничаешь?
— Никак нет, ага.
— Молчи, пес паршивый! — гаркнул Дурмуш-ага и повернулся к Сулейману. — Раньше ты, скотина, такого себе не позволял!
Сулейман нервно теребил пальцы. По губе у него текла струйка крови. Глаза наполнились слезами. Его униженный и несчастный вид болью отозвался в сердце Халиля, и он едва сдерживал гнев.
— Не реви, не баба! — цыкнул на Сулеймана хозяйский сын. — Запомни: еще раз увижу такое — выгоню, как собаку! Слышишь?
Дурмуш-ага окинул всех троих взглядом и с важным видом покинул кухню.
Сулейман обнял Халиля:
— Будь я на твоем месте, племянник, непременно ушел бы отсюда. Сейчас же, сию минуту, сию секунду. Убежал бы без оглядки!
Он поднял с пола бутылку, допил вино и молча ушел.
— Сколько раз говорил ему: ага сердится, так он и слушать не желает, — забормотал Мухиттин.
Халиль вышел во двор и сел на камень у дверей. Голова у него раскалывалась, Вдали слышались громкие детские голоса. Из темноты вынырнул Дервиш.
— Что с тобой? — спросил он.
— Да так, ничего, дядя.
— Вижу, тошно тебе, да и у меня на душе муторно. Сходил вот в кофейню Сабри, чайку попил… Спать-то когда пойдешь?
Халиль поднялся.
— Да, пора уж запирать ворота.
В хлеву душно. От резкого запаха перехватывает дыхание. Запах навоза, прелой соломы и скотины удушливым смрадом окутал людей, сидящих вокруг убогого фонаря. Фонарь сплошь покрыт копотью, и от этого в хлеву кажется еще темней. Смутно вырисовываются стойла, мулы, лошади и жующие свою жвачку волы.
В темноте затрепетал огонек и тут же погас.