«Пленный», о событиях в Чечне, воспринимался чуть сложней; но в любом случае Учитель взялся за тему, за которую не брался фактически никто, – и кино его точно не было приговором «российской военщине», что на тот момент вообще было удивительным.
Аляповатый «Край» того же автора не вызвал у меня и малой доли тех эмоций, что вызывали первые фильмы Учителя; впрочем, там было несколько забавных моментов; и вообще, что самое важное, в работах его в целом отсутствовало столь характерное для недавних времён желание выставить счёт русскому народу и оттоптаться на проклятых Советах. Учитель ставил перед собой несколько более сложные задачи – вне зависимости от того, справлялся он с этим или нет.
В конечном итоге, работал он искренне и разносторонне – словно голливудский режиссёр, какой-нибудь, к примеру, Аронофски: Учитель мог снять и лирическую комедию, и серьёзный фильм о русском писателе, и масштабный истерн, и боевик, и что хотите.
А как человека я его полюбил при следующих обстоятельствах. На заре десятых годов, подразочаровавшись в либеральной интеллигенции и её способности к диалогу, я написал программный текст «Письмо товарищу Сталину», который наделал жуткого шума.
По поводу этого текста то ли уже бывший, то ли тогда еще действующий министр культуры Михаил Швыдкой отказал мне в праве называться русским писателем, вся прогрессивная общественность дружно обвинила меня в сталинизме и ксенофобии, сочинитель Быков назвал моё письмо «глупым», певица Вероника Долина обратилась к своим товарищам и слушателям с просьбой «набить морду» мне, куплетист Игорь Иртеньев пообещал это, хм, сделать, шоумен Матвей Ганапольский сказал, что любое приличное издание должно отказать мне в сотрудничестве, и журнал «Огонёк» с Лошаком во главе – отказал мне, а я там трудился уже несколько лет, ну и так далее – истерики и подруги их истерички вскрикивали и размахивали крылами. Кстати, тогда мне впервые дали от ворот поворот мои зарубежные партнёры: немецкие агенты, зазывавшие меня на очередные презентации, заявили, что дела со мной больше иметь не будут.
Жуть что творилось, в день выходило по десять статей и по сто постов с общим посылом, что я ничтожество рода человеческого.
Я тогда уехал в керженскую свою деревню и сидел там, молча глядя на воду в реке.
Из всех моих многочисленных именитых знакомых поддержали меня, кажется, два или три человека: Никита Михалков позвонил, Эдуард Володарский и Михаил Леонтьев.
Велико же было моё удивление, когда ещё один звонок раздался – от Алексея Учителя. В своей очаровательной неспешной манере он пригласил меня… выступить с завершающим словом на очередном проводимом Учителем фестивале в Санкт-Петербурге.