Переводчица моя до сих пор находила Горбачёва замечательным правителем. Она несколько раз повторила мне, что для России Горбачёв был слишком хорош.
Я с ней не спорил; посмеивался и отвечал: ну да, ну да, девять из десяти людей, что жили при Горбачёве, тоже считают, что он был настолько хорош для всех нас, что лучше б его не было вообще.
Переводчица либо не слушала меня, либо не обращала на мои шутки внимания.
Задумчиво и почти мечтательно глядя за окно, она вспомнила:
– Между прочим, он был полноват, но очень хорош собой в молодости…
Сама она, несмотря на возраст, сохранила редкое очарование и подкупающую живость жеста, речи, мысли.
Мы ехали в машине: я на переднем сиденье, а моя переводчица, моя издательница и профессор из числа итальянских русистов позади.
– Очень хорош был в молодости, – повторила моя переводчица.
– Ты просто не видела молодого Сталина, – сказал ей я.
В Италии все думают, что я сталинист; каждый итальянский журналист считает нужным спросить у меня, отчего так вышло, что такой милый парень – почитает тирана. При том, что у них в Италии сегодня во власти «правые» – не настолько «правые», чтоб вслух говорить о Муссолини, но откровенно покрывающие самых натуральных неонацистов, с их офисом в центре Рима. Крайне «правым» принадлежит огромное здание, возле которого располагался мой отель. Выходя гулять, я всякий раз подолгу разглядывал мрачный пятиэтажный штаб итальянских «правых»: задрапированные окна, мощные двери. Сведущие люди сообщили мне, что это здание неприступно для полиции и тем более для «антифа».
После слов о Сталине мои итальянские друзья, сидящие на задних сиденьях нашего авто, – люди живые и не ангажированные – начали хохотать.
Моя переводчица не засмеялась, но и не обиделась.
– Знаете, – сказала она, когда все перестали смеяться, – я читала книгу о Сталине. В молодости он был замечательно красив. Удивительно красив.
– И стихи писал хорошие, – сказал я.
– Да? – удивилась переводчица; кстати, знаток русской поэзии, более всех обожающая Мандельштама и Есенина. – Я не читала.
– Очень хорошие, – сказал я. – О природе.
Мы неспешно катили по ночному Гроссето. Нам было очень хорошо.
Легкомысленная прогулка по Мюнхену
Выходы и посадки в аэропорту города Мюнхен объявляют по-английски, но с ужасным немецким акцентом, слышным даже мне.
Мои немецкие друзья смеются: неужели во всём Мюнхене нет хотя бы одного британца, чтоб записать эти объявления? – спрашивают они риторически.
И тут же, не без уважения, отмечают: объявления в московских аэропортах делаются на безупречном английском.