Прояснило. Трусливо убѣжали сѣрыя тучи. Отдѣльныя упрямыя клочья ихъ хотѣли было пріютиться на склонѣ горы, подъ нависшими утесами. Но и оттуда прогналъ ихъ теплый южный вѣтеръ.
За время дождя опали всѣ желтые, красные и золотые листья. Долина была теперь совсѣмъ голая, со сброшенной лѣтней одеждой, и выглядѣло старческимъ ея обнаженное тѣло.
Въ горахъ было лучше. Тамъ трава оставалась зеленой до самаго снѣга и не имѣли значенія времена года для покрывающихъ скалы пушистыхъ лишайниковъ.
Коро ушелъ въ горы. Долго бродилъ тамъ, пока мускулы не заныли отъ усталости. Посѣтилъ котловину съ прахомъ Павла. Трава тамъ была истоптана и примята. Такъ ее, израненную, и захватила осень.
Долго брелъ безъ цѣли по какой-то, едва замѣтной тропинкѣ. Напился воды изъ холоднаго ключа. Вспугивалъ маленькихъ желтоватыхъ звѣрьковъ, ютившихся въ норкахъ подъ камнями. Они отбѣгали недалеко и, присѣвъ на заднія лапки, внимательно слѣдили за движеніями художника. Не боялись человѣка, который не преслѣдовалъ ихъ, но и не совсѣмъ довѣряли ему.
Добрался до ущелья, гдѣ было безлюдно и, вмѣстѣ съ людьми, какъ будто, оставилъ далеко позади и свои мысли. Не думалось. Хотѣлось просто дышать, смотрѣть. Видѣть, какъ живутъ большія скалы и маленькіе звѣрьки. И вспоминалъ свое пытливое дѣтство, когда неразгаданныя тайны сторожили повсюду и такимъ большимъ представлялся тѣсный міръ. Дни тогда были длинные, длинные, и вмѣщали въ себѣ много: надежды и разочарованія, познанія и увлеченія. Теперь день— какъ часъ.
Возвращался домой, когда уже смеркалось. Увидѣлъ огни долины, острыми лучами пронизавшіе воздухъ. И по этимъ лучамъ, какъ по торной дорогѣ, вернулось все прежнее, что въ горахъ осталось за плечами.
Думалъ найти Лію одну, какъ всегда, склонившуюся надъ сыномъ. И отступилъ невольно, когда рядомъ съ Ліей засвѣтлѣли волосы Формики. Онъ давно уже не видѣлъ вмѣстѣ этихъ двухъ женщинъ, которыхъ соеди-нила въ единое его любовь. А теперь, когда увидѣлъ, — почувствовалъ еще сильнѣе и глубже, какъ онѣ обѣ для него неразрывны и необходимы.
Лія положила руки на плечи Коро.
— Формика ѣдетъ съ нами. Ты знаешь это, Коро?
Но онъ зналъ уже больше— чѣмъ она сказала, и съ радостной благодарностью цѣловалъ ея руки, и чистый лобъ, и глаза — ласковые глаза возлюбленной и матери.
Потомъ Формика говорила задумчиво и немножко грустно, — съ особенной, сладкой грустью счастья:
— Ты знаешь, ты видишь, — не я хотѣла этого, Коро. Лучше бы я осталась здѣсь навсегда, одинокая и никому ненужная, глотала бы до конца жизни сухую пыль вычисленій, чѣмъ нанести ударъ счастью Ліи. И когда ты пріѣхалъ, мнѣ такъ трудно было не пойти навстрѣчу твоей новой любви, потому-что вѣдь я уже такъ долго и страстно ждала тебя. Но любовь Ліи — выше моей и выше твоей, Коро. Впервые пришла въ міръ такая любовь. И наше счастье — это ея счастье, — счастье Ліи. Она поняла.