Меня вывели из нашего подвала наверх, где воздух, по сравнению с душной камерой, был таким свежим, что мои легкие испугались. И я сразу почувствовала, какие у меня грязные руки, какие грязные волосы, какое на мне грязное платье. А мне-то казалось, что я достаточно чистоплотная. Но в тот момент это уже не имело никакого значения. Придерживая живот, я мысленно просила у него прощения. Итак, мы поднялись по ступенькам, меня вывели через монастырские ворота на парижскую улицу, и там ко мне обратился национальный гвардеец:
– Пожалуйста, пройди со мной, гражданка.
– Я беременна.
– Да, – ответил он. – Не беспокойся.
– Но я беспокоюсь!
– Тебя повезут не в суд.
– Не в суд?
– Нет гражданка, вовсе не в суд. В другое место.
Раздробленная челюсть
Я слышала радостные крики на рю Сент-Онорэ, люди ликовали. Ну и шум!
– Все кончилось! – крикнул кто-то из толпы. – Тирана больше нет!
– Тиран умер, и забирают всех его сподвижников!
Меня завели в какой-то дом рядом с Пляс де ля Революсьон. Там, в зале, около столов, на которых что-то лежало, толпились люди. Я заметила, что это были окровавленные куски, точно вынесенные из мясницкой лавки. Но только эти куски никто не собирался взвешивать и поедать.
– Головы, – сказала я. – Я делаю головы. Меня вызывают, только когда человеческая жизнь окончена. Это головы.
– Да, – ответили мне.
– Чья это голова? – спросила я.
Меня повели по залу, словно по выставке.
– Вот это Кутон[20], калека. Ему голову отсекли под таким углом, потому что пришлось его класть боком. Его сильно помяли другие осужденные, ехавшие с ним в повозке к эшафоту, просто растоптали.
– А это кто? – продолжала я.
– Это месиво когда-то звалось Огюстен Робеспьер, брат того. Когда он понял, что для него все кончено, выбросился из окна с верхнего этажа во двор. Верно, бедолаге было больно. Переломал себе кости, но не убился насмерть – нет, мы потом докончили дело. Вон видишь, тонкий порез на шее. А рядышком с ним лежит целехонький Сен-Жюст. Такой чистенький, по сравнению с прочими.
– А это? Кто это? – продолжала я.
– Сам Неподкупный!
На столе лежало не что иное, как куполообразная голова Максимилиана Робеспьера. Вот когда я и увидела Робеспьера, впервые в жизни. Раздробленная нижняя часть головы представляла собой сплошную рану, полученную вовсе не при отсечении от шеи. Моя история началась в другой стране, с челюсти, принадлежавшей отцу и утраченной им из-за неудачного выстрела из пушки. И вот, ближе к концу моей истории, возникла еще одна изувеченная челюсть. Но эта нижняя челюсть не пропала, она все еще держалась на лице, но свисала с верхней, пробитой пулей. Робеспьер пытался застрелиться, но промахнулся – самоубийство не удалось.