– Крошка, Мари, а где все? Они куда-то вышли? А когда вернутся?
Я пожала плечами.
Мы помолчали, довольно долго.
– А где Эдмон? Наверняка… на своем чердаке?
– Нет. Хотела бы я, чтобы он был там. Это было бы здорово.
– О боже, – вздохнул он. – Блестящий мастер манекенов.
– Да, сударь.
– Бедняжечка моя.
– Да, сударь.
– А ты, Мари… Как ты? Ведь ты собиралась… дать новую жизнь.
Я покачала головой.
– Ни одной живой души не осталось… – промолвил он, и его выразительные пальцы зашевелились, точно обладали своей жизнью. – Никого, кто мог бы дать утешение. – Вновь повисла тишина. Потом он торопливо добавил: – Значит, ее тоже нет? Ну, по крайней мере, она-то осталась? Скажи мне: что вдова? Скажи!
– Да. И вдова в том числе.
Он закрыл глаза.
– Шарлотта ведь уже ничего не соображала. Она же обезумела.
– Мне очень жаль.
– Я надеялся, что она могла бы… Мне не хотелось гадать. Но я думал, что она могла бы… Какой ужас, какой все это ужас!
Он сидел на стуле, сильно сгорбившись. Его лицо слегка задрожало: по нему пробежала волна нервической реакции на услышанное, глаз задергался, губы скривились. А затем последовало то, что я могу описать лишь как шум рушащегося здания, проваливающегося пола второго этажа, нарастающий грохот сыплющегося щебня, ломающихся и беспорядочно скользящих вниз тяжелых балок, да только все эти звуки исторглись из груди моего наставника. Но он все так же сидел на стуле, и хотя его лоб покрыла испарина, и черная слизь тонкой струйкой сочилась из его уха, а один глаз, похоже, перестал видеть, все равно эта человеческая руина продолжала дышать. Вероятно, в комнате было холодно, и когда его рот приоткрывался, из него – так мне показалось – вырывалось мутное облачко пыльного воздуха.
Так мы воссоединились в нашем убогом Обезьяннике.
– Но, в конце концов, Крошка, это же пошло нам на пользу? Я имею в виду человеческие органы. Не наши модели, не наши восковые фигуры, а человеческие органы. Или мы слишком долго жили среди них? Может быть, теперь они взывают к нам?
Но это еще был не конец. Еще не конец. Мы продолжали жить, Куртиус и я, еще немного. Мы тогда очень сблизились. Мы не желали ничего делать в одиночку – из боязни, что, оставшись в одиночестве, мы в этом доме столкнемся с призраком кого-то из потерянных нами людей, некогда живших рядом с нами. Мы продолжали жить, мы спотыкались, но продолжали упрямо идти вперед. Мы приводили в порядок дом, мы прибирались, находя в кучах мусора пуговицы. Вместо порушенных стен мы натянули холщовые простыни. Через какое-то время мы настолько осмелели, что распахнули ставни на некоторых окнах. Мы начали скалывать гипс с входа в потайную комнату, который оказался настолько прочным, что почти избежал повреждений; мы вгрызались вглубь комнаты, пока не добрались до просмоленной холстины, а за ней обнаружили целехонькие формы для отливки голов. Но даже и тогда спасенная от гибели голова короля осталась неотлитой.