– Мы долго его разыскивали. Но он ушел и не вернулся.
– Очередная небылица, придуманная в годы Революции, чтобы пугать детей и взрослых, – насмешливо отрезал Наполеон. – Вне всякого сомнения, так вы старались придать таинственности вашему предприятию. А какие у вас есть доказательства его существования? Вы хотя бы сделали его восковую фигуру?
– Нет, не сделали. Хотя он просил.
– Вот так-то. Вы закончили, гражданка?
– Поскольку у людей не ослабевает интерес к головам знаменитых людей, моей работе нет конца.
– Но сейчас вы получили то, что хотели. Всего вам хорошего!
– Благодарю вас, Первый консул, больше я вас не потревожу. Прощай, Роз, прощай, Фортуна!
Через год Фортуну растерзал английский бульдог повара Наполеона.
Итак, мы покинули покои Первого консула. В коридоре толпились другие люди в ожидании аудиенции. Похоже, то утро консул Бонапарт посвятил встречам с художниками. Там я встретила Давида, и старика Гудона в каких-то обносках, и молодого красавца, которого раньше никогда не видала. Интересно, подумала я тогда, кто из них будет принят первым. Позже Гудон создал бюст Наполеона в натуральную величину, но в этом творении не было ничего примечательного. Позже Давид написал «Коронование императора Наполеона I» на полотне размером 6,21 м на 9,79 м: они были прямо-таки рождены друг для друга – Давид и Наполеон. А молодой красавец, встретившийся мне в коридоре, изваял его великолепную мраморную статую в образе бога войны Марса, высотой более четырех метров. Имя мастера было Антонио Канова.
Именно эти двое, Давид и Канова, превратили в колосса мужчину ростом в пять футов семь дюймов[24]. И к тому моменту уже все художники Парижа наперебой изображали одну-единственную голову, так что весь город стал огромной фабрикой обожания. И кто же придет в дом восковых фигур, заполненный Наполеонами, когда эту самую голову можно было лицезреть в столице империи повсеместно, с любого ракурса, на каждой улице, в каждом помещении частного дома или общественного заведения? В пору апогея его славы говорили, что во Франции живут семь миллионов человек, и еще пять миллионов – скульптуры Наполеона. И какая выставка восковых людей могла бы процветать в таких условиях?
Чтобы уже не вернуться
Имея в руках слепок головы Наполеона, я могла наконец раскрыть свой план. Не новый Обезьянник, нет. Нечто куда более крупное. В другой стране. В другом городе. Для переезда я выбрала Лондон. Париж был ненадежным. А Лондон – многообещающим. В Париже люди едва сводили концы с концами. В Лондоне они жировали. За Лондоном было будущее, а Париж был славен лишь прошлым. В Лондоне, как я выяснила, бывшие владельцы увеселительных заведений на бульваре дю Тампль устраивали показы изображений казней на гильотине с помощью волшебного фонаря, зарабатывая на этом приличные деньги.