Кроха (Кэри) - страница 58
Сначала я опасалась, что в холщовом дубликате индивидуальность выражена лучше, чем в живом мальчике. Но чем больше я на нем концентрировалась, тем больше проявлялся его характер – так жук-точильщик появляется лишь после того, как разлетятся все остальные насекомые, кружившие над трупом, а ты остаешься в одиночестве на ночное бдение. Однажды я ухватила его скрытый характер, поймала-таки его карандашом, а потом уж разглядела очень отчетливо – словно он был загадкой, которую я сумела разгадать.
У Эдмона были пухлые губы, зеленые глаза, не вполне симметричные ноздри, около переносицы виднелись веснушки, а под затылком на шее – небольшая родинка. Я принималась рисовать его несколько раз, пока он к этому не привык. А через какое-то время, если я его не рисовала, он, похоже, чувствовал себя не в своей тарелке.
В те дни я еще пребывала в тумане иноземца, как называл это состояние месье Мерсье, и это означало, что я существую, но как бы не вполне. Я мало что понимала помимо тех немногих слов, которые вдова вбила мне в память. А потом, когда она уходила с моим наставником по делам, у меня появился новый ментор. Стоило Эдмону зачастить ко мне на кухню, как я решила, что ему будет тут чем заняться – не все же доставать своего холщового двойника и раскладывать пуговицы на коленках. Я взяла тряпку – этому слову меня обучила вдова – и показала ему.
– Тряпка, – произнесла я по-французски. – Тряпка, тряпка.
Эдмон ничего не ответил.
Я указала на окно.
– Окно, – произнесла я. Потом указала на куриную тушку, висящую на крючке.
– Курица, – сказала я. – Курица.
Эдмон ничего не ответил.
Я указала на пуговицу в его ладони. Ткнула в нее пальцем. И снова ткнула.
Наконец он спросил на своем языке:
– Пуговица?
– Пу-го-ви-ца! – ответила я.
Только после слов «сорочка», «воротник» и «волосы» он наконец сообразил, что от него требуется: учить меня французским словам. Мы отправились в портняжное ателье, которое, совсем заброшенное его матерью, стало теперь его владением. Я указывала на тот или иной предмет, а он называл его по-французски, и я должна была запоминать, а он в следующий раз устраивал мне экзамен. Он очень серьезно подошел к этому делу. Когда я ошибалась, его невыразительное лицо досадливо искажалось, но он никогда не повышал голос. Он всегда был со мной тих и вежлив.
Я овладевала французским с помощью языка портных. Точно так же, как мой наставник показывал мне разные приемы своего ремесла, так и Эдмон учил меня тому, что сам знал. Моими первыми французскими словами были не «кошка» и «мышка», а «нитка», «ножницы» и «катушка». Я знала, как сказать «вставка-клин» прежде, чем выучила «спокойной ночи», «мешковина» – раньше, чем «здравствуйте», «ситец» – до «привет», «наперсток» – до «псалтырь». Я знала, что такое craquette и poinçon, marquoir и poussoir, mesure de colette и mesure de la veste