Мертвый король задумался, потом посмотрел прямо мне в лицо и спросил:
— Хотел бы ко мне в гвардию?
У меня аж дух перехватило. Гвардия — это не простые стрелки или там пикинеры, это войско малое, да серьезное. Гвардия всегда при короле. Охраняет, а заодно выполняет всякие поручения. Бывает, что приедет гвардеец к герцогу, у которого тысяч пять войска, да и начинает герцогу тому распоряжения отдавать. А герцог морщится, злится, но исполняет.
— Вестимо, хотел бы, светозарный владыка.
— Ну так можешь прямо завтра и приходить, граф Гайано тебе место укажет на службе.
— Прости меня, светозарный владыка: не могу я завтра. Клятву принес, вести должен. Не меньше трех осьмиц меня здесь не будет. Да и… как людей своих оставлю? Они мне доверяют, с другим ходить им плохо.
Ригнальдо посмотрел на меня с явным неудовольствием, но что такое клятва вожатого — знал даже король.
— Ну смотри. Я слово держу. Вернешься — место тебя ждать будет. Мне такие люди нужны.
Тут он отвернулся и, не глядя больше в зал, прошел вдоль помоста к неприметной боковой двери, в которую и скрылся (причем одна гарза шла впереди, другая, озираясь, сзади). Придворные потянулись кто в какую дверь, граф Гайано ушел вслед за королем.
Мы остались в зале одни с Мондаро, если не считать гвардейцев охраны. И пошли обратно, через двор за своим оружием.
Пока я вешал на пояс ланскнетту и кинжал, не удержался, чтобы не спросить Мондаро:
— А кого король так боится? Я такой охраны, почитай, ни у кого не видел.
— Да не он боится. Мы все боимся: на него за последнюю луну три покушения было. Да до этого сколько, я уж со счета сбился.
— Да что ты? Кто ж его так не любит?
— Не знаю, — сказал Мондаро со злостью. — Узнал бы — сам бы порвал. Люди все время разные, между собой не связанные.
— Допрашивали?
— Без толку. На них на всех заклятье молчания. Умирают сразу.
Видел я такое. Некоторые чародеи умеют что-то сделать с человеком так, что он забывает обо всем, кроме цели, которую задал ему чародей: обычно убить кого-нибудь. Он будет преследовать эту цель, пока не достигнет или не умрет. А если вдруг такого человека захватят, то допрашивать его бесполезно: чуть вопросы приблизятся к его заданию или к чародею, человек теряет способность говорить. Горло перехватывает, ни сказать, ни вдохнуть. Человек синеет, хрипит и задыхается; если продолжать спрашивать — через несколько минут умирает, захлебываясь желтой пеной.
Такие люди страшны в битве, потому что не боятся ни боли, ни смерти. Из них могло бы получаться непобедимое войско, да только они сражаются, как в одиночку: каждый за себя, каждый за свою цель, друг другу только мешают. Да и дороги они не в меру. Так что их обычно подсылают по одному-по два, чтобы убить кого-то важного или знатного.