«Уже начался 1943 год! Опять идёт война! Им, „врагам народа“, даже умереть за Родину отказано! А сыночек Колюшка как раз подоспел. Что с ними со всеми? Ведь так после моего ареста ничего не знают обо мне. Но лучше об этом не думать, – размышлял Никита, – так лучше для них, ведь быть семьёй „вражеского агента“ не дай бог».
После приговора в июне 1938 года его вместе с другими арестантами погрузили на баржу и по Оби пошли на север, потом на грузовом корабле по Енисею в Дудинку и, наконец, по узкоколейке в посёлок Норильск. Заполярье. Это совсем другая жизнь. Да и вообще это другое!
* * *
После известного постановления Совнаркома от 23 июля 1935 года, в котором говорилось: «…строительство Норильского никелевого комбината признать ударным и возложить его на Главное управление лагерями (ГУЛАГ) НКВД», обязав его для этой цели организовать новый специальный лагерь, начал свою историю Норильлаг. К 1937 году были выстроены бараки первого лаготделения, и на склонах горы Шмидта началось строительство второго отделения.
Месяцы тяжёлого пути. Десятки людей умерли от духоты, голода, антисанитарии, новую партию заключённых встретил Норильлаг. Конвойные и лающие псы, винтовки и пулемёты со сторожевых вышек угрожающе ощетинились на прибывший этап, сплошная стена колючей проволоки протянулась вправо и влево. Август в родном краю – летний урожайный месяц, а здесь он встретил осенней сыростью, промозглостью и пронизывающим арктическим ветерком. Низко над землёй ползли свинцовые тучи. Норильск, здесь не растут деревья, вечная мерзлота, жуткое Заполярье! Вновь прибывшую партию зэка построили. Арестанты, уже обученные правилам тюремным заключением, знали, что от них требуется, знали, как отвечать на требование начальника лагеря на построении, что их сейчас определят на ночлег, и ждали своего места отбывания назначенного срока. Всю партию определили во второе лаготделение, которое, со слов начлага, ещё было недостроенным, что это строительство и предстояло завершить им самим. Арестантов разместили в бараках. Кому там не хватило мест – заселили в палатки. Никита рухнул на узкую дощатую шконку и забылся сном. Как ни странно, им дали выспаться досыта, никто не будил, не прерывал сон измученных и ослабленных этапом людей. Но, как оказалось позднее, такое было принято только раз – в первый ночлег.
Утром, после завтрака с аккуратно распределёнными пайками хлеба граммов по триста, все вывалили на улицу. День был по-осеннему ясным. Но солнце просто разливалось золотистым свечением, а тепла от него не было. Никита вместе с Петром и Михаилом Васильевичем вышел из барака. С ними он сошёлся за месяц тяжёлого пути. Они как-то сразу сблизились и держали вместе защиту от обнаглевших урок-уголовников, которые в конце этапа стали нападать на «политических» и отбирали тот скудный паёк пищи, который должен был обеспечить доставку дармовой рабочей силы на великую стройку. Петру был всего двадцать один год. Он был студентом Барнаульского университета, а значит – земляк. Михаил Васильевич Захаров, напротив, был много старше Никиты, на целых десять лет. Родом он был из Прокопьевска, из шахтёров. Все – сибиряки. На том сразу и решили, что держаться надо вместе. Никита Александрович помнил слова секретаря райкома, услышанные им ещё в городе Камне, о «политических». За что был осужден каждый из них, об этом речь не вели. Новые знакомцы получили срок по десять лет по той же статье, что и Никита.