– Это кто же такая? – вырвалось от удивления у Григория.
– Носкова Мария! Ты присмотрись к ней, Гриша! Тебе уже своих детушек надо иметь, а не племянников растить! – рассчитывая на терпение брата, продолжала Паша.
– Слушай, сестра, не твоё это дело. Больше не будем о сём говорить. За чай спасибо, пойду скотину посмотрю, – закончил разговор Григорий.
Он вышел на высокое крыльцо старого, но крепкого дома. В загон идти было ни к чему, всё уже было там сработано, однако захотелось уйти от настойчивости младшей сестры. «Надо же, какая разговорчивая? – размышлял Григорий. – О ком она говорила? О Марье Носковой! Видал я, как краснеет она, когда случается видеться на церковной службе. Уважительная девка, ничего не скажешь. Только правду ли Прасковья говорит насчёт любви?» – размышлял Григорий после взволновавшего его разговора с сестрой. «Нет, любовь теперь уже не про меня», – мрачно закончил он свои раздумья.
Прасковья поняла, что смутила и растревожила брата своим разговором, решила, что теперь Самсона Дмитриевича черёд настал речь о женитьбе вести. С этими словами Паша обратилась к отцу, как только он появился в доме.
– Тятя, ты мамане сказывал, чтобы она с Григорием поговорила о женитьбе его на Марье Носковой. Так я всё ему обсказала уже. Теперь ты давай немного погодя поговори, – обратилась она к Самсонию.
– Ты почём знаешь про Марью? Я ещё только думку об этом думаю, а ты уже знаешь? Откудова, сказывай давай? – был поражён Самсон Дмитриевич.
– Да как же мне не знать дела сердечные! Я ж по людям хожу, в домах ихних живу по приглашениям да по просьбам! Уж полдеревни знает про сердечные томления Марьи Назаровны. Что, тятя, ведь действительно хорошая невеста!
– Да хорошая-то она хорошая для нас с тобой! Ведь нам с лица воды не пить. А вот засиделась в девках, уж двадцать седьмой год пошёл, а сватов всё нет! Почему, думаешь, – в сердцах разошёлся Самсоний, – некрасива лицом она, что тут поделаешь! Дарья Червонная вона какая красавица была! Как же он теперь на Марью смотреть будет? Что скажешь?
– Да то и скажу, что ему уже не двадцать годочков! Не маленький, и другую красоту в человеке должон видеть! – наседала Прасковья.
– Это ты верно подметила! Но всё едино мужик на лицо бабы смотрит, уж потом душу видит. Но ежели селяне об Гришке балакають, надо приступать к разговору. А ты больше к нему со своими мозгами не лезь! Не бабье это дело – мужиков учить! Поняла, что ли?
– Да поняла, поняла! Дождётесь, что Марью сосватают, и всё! – не уступала Прасковья отцу.
– Брысь с глаз моих долой! Иди матери помоги стол накрыть, вечерять будем.