— Вы куда, шеф?
Он вздрогнул. И, не оборачиваясь в мою сторону, мгновенно перевоплотился в ловца кузнечиков: сложил ладошку узенькой лодочкой и всем телом рухнул на воображаемое насекомое.
— Ладно, ладно, товарищ Марсо, заворачивайте из зоны.
Он покорно поднялся с земли, повернулся и пошел в противоположную от озера сторону.
Над озером возвышалось деревянное четырехметровое сооружение. Там механики устанавливали камеру. Я двинулся по доскам к месту съемок, когда вдруг меня догнали взволнованная Люба:
— Нине плохо!
Я побежал к автобусу. По дороге встретил еще одного «пластуна» и, уже не выдержав, наорал на него так, что он рванул куда-то в район заливных лугов.
Влетел в автобус:
— Ну как?
— Ничего, прошло, — ответила Нина, вытирая слезы и слабо улыбаясь.
— Может быть, отменить съемку? — спросил я.
— Нет, нет, — решительно произнесла Нина и поднялась с сиденья.
На ней был длинный халат. Волосы распущены.
Мы шли с ней по узким доскам к деревянному сооружению, похожему на эшафот. Я поддерживал ее за локоть и чувствовал, как вся она дрожала мелкой дрожью… И все-таки шла. Потом я передал ее Любе. Вместе они пошли дальше и скрылись в кустах.
— Вася, подбрось дымку! — крикнул второй оператор.
Вскоре озеро заволокло дымом.
— Ну что? — спросил голос Вадима сверху.
— Сейчас, — ответил я, охваченный внезапной паникой, школярским безотчетным страхом и еще бог знает чем.
За спиной у меня кто-то тяжело засопел. Оглянулся, а это тень моя — Исидор Щечкин.
— Вы почему здесь, Щечкин?
— На правах первооткрывателя, Колумба, так сказать.
— Немедленно уйдите.
Он сделал вид, что не слышит.
— Ну, как у вас вчера? — спросил он и уже совсем понимающе протянул: — А-а!.. Вкус еще никогда не изменял Щечкину. Никогда!
— Немедленно уйдите! — закричал я.
— Понимаю вас, — ядовито произнес он. — Вам ведь уже кажется, что вы единственный ее, так сказать, обладатель и душеприказчик. Но есть и другие! Да-с!
Гордый в своем нелепом соперничестве, он удалился.
— Внимание! Приготовились!.. Нина!!!
— Нина!!! — повторило эхо.
Поправляя на ходу волосы, она вышла из кустов и направилась к озеру.
— Камера!
— Есть камера!
Она шла. Это первая женщина земли ступала по мокрой траве. Тысячелетия разделяли нас. Языческий хор гремел у меня над башкой. И были мы муравьями, кузнечиками, а она… женщиной, началом начал.
Где-то в районе камышей появилась чья-то нелепая голова в подводной маске и, громко фыркнув, снова ушла под воду.
— Объектив триста! — рычал первый оператор на второго. — Живее!..
Ночью приснился экзамен по химии. В школе я был посредственным учеником. И сколько я ни помню себя — то я кому-то совал шпаргалки, то мне совали. Больше же всего боялся химии. И вот этот экзамен. Стою у доски рядом с Вовкой Изюмовым, сую ему в руку шпаргалку, а он не берет. Причем стараюсь не глядеть в его сторону, сую вслепую, как будто это делает мои манипуляции менее заметными. А Вовка то ли не понимает, чего я от него Хочу, То ли боится, но не берет — и все. И уже почти насильно, с каким-то отчаянием я пытаюсь засунуть ему шпаргалку в карман. Завязывается борьба. Я весь в испарине. Все уже давно, включая учеников и комиссию, наблюдают за этой борьбой. Непонятно только, почему они не пресекают этого безобразия. И карман у Вовки какой-то дикий. Зашил он его, что ли?.. Да нет, кажется, вообще нет никакого кармана. Я набираюсь смелости и поворачиваю голову в сторону Вовки. А там не Вовка, а Нина! В русалочьем наряде. Нина улыбается мне, но, как и Вовка, шпаргалку не берет. В руке у нее мел, она пишет на доске. Крошки от мела сыпятся на пол, на голые ее ноги. Комиссия шепчется, и я слышу, как завуч произносит заветное свое слово: «Исключить!»