Хашим был тонкий и длинный, как цапля. Шустростью он особой не отличался, за озорство бит бывал редко, но сидел в школе у самых дверей, и розга моллы Акыма частенько гуляла по его спине. Тогда Хашим, хоть и был он не быстрого ума, сообразил подкладывать под халат попонку, ту самую, что кладут под седло, и жизнь его стала немного легче. Однако молла прознал как-то про его хитрость, отобрал попонку и излупил парня, как собаку. Больше Хашим в школу не пошел.
Бросив школу, Гандым и Хашим подружились. Иногда они и Сердара брали в свою компанию, но тот все был как-то особняком. Предпочитал в одиночестве сидеть в кибитке, чем околачиваться по улицам. Последнее время он стал самым настоящим домоседом, и бабушка окончательно решила, что мальчика сглазили.
Как-то раз, когда Сердар, по обыкновению, один сидел в кибитке, к нему вдруг вошел один из старейшин — Горбуш-ага.
— Ну что, Сердар-хан, посиживаешь? — спросил он, вглядываясь в лицо мальчика.
— Посиживаю…
— А чего ж со сверстниками своими не играешь?
— Так… Не хочется.
— А может, не «так»? Может, причина есть? — старик пристально, не отводя глаз смотрел на мальчика. Сердар опустил голову — опять сейчас будут его ругать за школу.
— Голову опускать нечего! Не поможет! Ну, смотри мне прямо в глаза! Почему краснеешь?
— Кричите, вот и краснею.
— Кричу!.. А ты, я гляжу, совестливый. Зачем тогда кур воровал, раз такой стыдливый?
— Каких кур?!
— Не знаешь?
— Не знаю.
— Молчи, бесстыдник! И чтобы сейчас же куры элти были в ее курятнике! Иначе голову оторву! Понял?
— Не брал я никаких кур!
— Ах, ты еще и отпираешься?! Выходит, ты настоящий преступник. Вор ты!
Мальчик заплакал. Вообще из Сердара не просто было выжать слезу, он даже под розгами никогда не плакал, но слово «вор» оскорбило его до глубины души. Однако спорить со стариком не положено, и Сердару оставалось лишь молча вытирать слезы да с ненавистью поглядывать на обидчика.
Когда бабушка вошла в кибитку, Сердар сидел один и рыдал. Старушка бросилась к нему, обняла.
— Что с тобой, деточка?!
Мальчик так и зашелся в рыданиях.
— Да что ты, хороший мой? Что с тобой, мой ягненочек? Скажи своей бабушке! Скажи, кто тебя обидел! — Она прижала к груди голову внука, гладила его, успокаивала. Мальчик начал затихать. — Ну? Что ты, деточка? Скажи, что?
— Ничего…
— Если б ничего, стал бы ты слезы лить? Ты у меня не плакса. Может, маму свою вспомнил, а? Ну скажи, почему ты плакал?
— Бедные мы, потому и плакал.
— Хо, нашел о чем плакать!.. Хватит, что я от нее, от бедности проклятой, всю жизнь слезы лила!