Жестко завершаю:
– Россия находится в войне. Россия охвачена революцией. Россия теряет управление и несется к гибели. Мы должны мобилизовать все силы, устранить все мешающее нам и спасти империю. Нам нужен новый общественный договор, гарантом которого станет император. А для этого мне нужны вы, Борис Алексеевич!
Суворин осторожно спросил:
– Ваше императорское величество, я не генерал, у меня нет тысяч солдат для подавления бунта на корабле. Я простой издатель. Чего вы желаете от меня?
Качаю головой и, глядя ему в глаза, говорю:
– У вас есть то, чего нет у моих генералов. У вас есть опыт общения с обществом посредством ваших газет. Тысячи ваших ежедневных печатных листков и есть ваша армия. Но предвосхищая ваш следующий вопрос, я сразу скажу – нет, ваши газеты мне не нужны, я не стану влиять на их редакционную политику. Мне нужны лично вы и ваш опыт. У меня есть для вас работа. Я желаю создать новое официальное информационное агентство России, преобразовав старое Петроградское телеграфное агентство в новое Российское телеграфное агентство – РОСТА, а вам я предлагаю пост директора этого агентства. Вы будете представлять официальную позицию России перед внутренней и заграничной прессой, а также перед иностранными телеграфными агентствами. Более того, тысячи, десятки тысяч тиражируемых через трафарет и размещаемых в витринах «Окон РОСТА», сотни передвижных кинопроекторов и множество других вариантов будут формировать общественное мнение, информировать десятки миллионов не читающих прессу российских подданных о том, что происходит в России и мире, о том, какова позиция правительства, и о том, что говорит император.
Глава VI
Полуденный моветон
6 марта (19 марта) 1917 года.
Утро
Одинокая фигура темным пятном выделялась на огромной заснеженной площади. Сильный ветер развевал полу шинели и заставлял идущего человека морщиться и прикрывать лицо от острой снежной крупы. Мощный ледяной поток воздуха словно пытался заставить идущего изменить свое намерение, изменить решение, которое и так далось ему таким трудом и такой большой ценой.
Но человек шел. Шел и чувствовал обращенные на него взгляды сотен глаз и направленные на него десятки стволов. Шел и ждал пулю, которая могла прилететь и спереди, и сзади, и слева, и справа. Лишь хмурое мартовское небо не грозило ему ничем, кроме снежной крупы да ветра, пронизывающего шинель насквозь.
Правильно ли он поступил сейчас? Правильно ли он поступил ранее? Думал ли он в этот момент об этом? О том, что, быть может, его решение творит сейчас историю? Или мысли его были заняты совсем другим? Предстоящим разговором? Аргументами? Напишет ли идущий человек впоследствии мемуары и расскажет ли в них о том, что было в душе его в тот момент, посреди огромной заснеженной площади, под прищуром целящихся в него глаз?