— Грех это, супружнице изменять. Седьмая заповедь.
— Вот и я про то… Так что будет Иванов в аду на сковородке жариться. И поделом.
— Не нравятся мне ваши измышления, — Поляничко расправил нафиксатуаренные усы и грозно посмотрел на подчинённого. — Вы когда последний раз в Успенском храме были? Что-то давненько я вас там не видывал. Или церковь поменяли?
— Никак нет-с. Куда же я от отца Михаила денусь?
— Так приходите чаще. А то не молитесь, не каетесь, не причащаетесь…Отсюда мысли у вас греховные в голове роятся, как червяки в гнилом яблоке. Не гоже стражу порядка в таком разумении рассуждать.
— Виноват-с.
— Я вот, признаться, за птичек переживаю. Посмотрите, какая красота. Кто их теперь кормить будет, заботиться?
— Может, в первую гимназию обратиться? У них там зоологический уголок… Глядишь, возьмут да и рассуют по клеткам.
— А пальмы? Их-то куда? Может, в ресторацию какую? Нет, тут надобно иного рода действия применить, по циркуляру: отписать отношение городскому голове. Пусть кумекает.
— И то дело, Ефим Андреевич. На то он и голова. И с рыбками пущай разберётся. А нет, так и на сковородку можно. Там зеркальные карпы ого-го! Фунта на три-четыре, а то и на пять-шесть потянут.
— Да побойтесь Бога, Антон Филаретович! Нешто можно так, а?.. Красота-то какая, а вы — «на сковородку». Была бы весна, я бы сам их в Сипягин пруд выпустил. Пусть бы размножались, малёк бы пошёл. Нет-нет, без городской власти мы только дров наломаем. Как придём в управление, напишите отношение: так, мол, и так, в результате несчастного случая, причинившего смерть купцу первой гильдии Иванову Василию Фёдоровичу, посредством укуса скорпиона на Васильев вечер в канун нового 1909 года…
В этот момент в фойе послышались чьи-то шаги.
— Видать уже фельдшера подъехали на больничной карете, а наш эскулап до сих пор в чистописании упражняется. Тоже мне, письмоводитель нашёлся, — вздохнул Поляничко и повернулся к двустворчатой двери, ведущей в зал.
— Добрый день, господа.
— О! Господин присяжный поверенный! А позвольте полюбопытствовать: каким сквозняком вас сюда занесло? — осклабился Каширин.
— Тем же, что и вас. Я ведь был среди гостей, и когда уходил, Василий Фёдорович был в добром здравии.
— И, вероятно, в сильном подпитии, если столкнул крышку со стеклянного ящика, в котором сидели скорпионы. Они, окаянные, и повылазили. Один супостат добрался до спальни и ужалил бедолагу прямо в шею, — резюмировал Поляничко.
— Позвольте-позвольте, господа, но это же нонсенс! Они не могли самостоятельно выбраться из этого ящика.