— Вы не смеете на меня! — тонко дрожа усами, крикнул мещанин. — Я на алтарь революции свою лучшую обстановку принес! — Он ткнул костыльком в видневшийся из кучи угол тяжелого орехового буфета с явными следами шашеля на нем. Победно оглянулся, но кругом только сдержанно засмеялись. Баба в розовой кофте зло крикнула сверху:
— Старье приволок из сарая! А мы для революции мужьев и сынов не жалеем! Вон они на передовой бьются… Иди туда, боров! Молодой еще, а за тылами отираешься…
Красноармеец дипломатично проглотил улыбку, примиряюще сказал:
— Не черед для скандалов, граждане. Все мы на передовой, тылов нынче нема… А шкаф ваш, гражданин, очень даже хорош: как раз бы им проход затулить… А ну, дамочки, попробуем его вызволить…
— Зачем, зачем? — пролезая вперед, вмешался старый осетин в войлочной шляпе, с жетоном извозчика на отвороте парусинового пиджака. — Зачем будем ломать? Раз трудил, снова трудил — долго будет… Я знаю, как делать. Мой фаэтон есть — хорош фаэтон. Большой — во! Господа уважали ездить, теперь им пусть на тот свет ездут. Пойдет?
— Самый раз, гражданин!
— Да ты что это, Солтан, сбесился, старый? — закричала баба в розовой кофте. — Ты на него всю жизнь копил, на чем зарабатывать станешь-то, ребятню чем кормить?
— Зачем волновать, соседка? Контра пришел — меня убил, ребятню убил — зачем будет? Айда, помогать катить будешь…
Баба с осетином побежали к противоположному углу. Ольгуша крикнула красноармейцу:
— С Воздвиженской на Льва Толстого проход есть?
— Бегите, сестрицы, по левую руку. Проходы будут, если не завалили, бой ведь спозаранок идет… Лезет контра напропалую, пьяные… Полковник Би-гаев с осетинской сотней к ним подошел… Держитесь по левую.
Тут Гаша неожиданно застроптивилась, одумавшись:
— А чтой-то я к тебе прилепилась? Чисто репей до собаки. Мне, чай, жизнь не надоела, куды я в пекло за тобой?! Мне лучше вертаться, да на коня, да до дому.
— А еще хвалилась: я такая, я решительная, — принялась стыдить Ольгуша. — А может, твой-то казак где-то кровью истекает, лежит!.. Может, он и тут, среди наших?.. Эх, ты! А любишь, говоришь!
Но дальше уговаривать было некогда. Отряд, к которому прикомандировалась Ольгуша, уже скрылся за первым кольцом укреплений. И она побежала, махнув Гаше рукой, не то прощально, не то досадливо. Гаша хотела бежать в обратную сторону, но налетели две бабы, тащившие тяжелый передок от брички, закричали:
— Подсобляй! Чего рот разинула?
Гаша, растерявшись, впряглась. Одна из баб, разглядев ее, удивилась:
— Не нашенская, гляди! Откуда тебя занесло? Не с Шалдона ли?