В бедной жайловской хате в тот памятный вечер собралось человек двадцать казаков. Вина было на диво много: тайком разбавив его густым цитварным настоем, хозяин не скупился на угощение.
Когда выпито было уже порядком, Иван велел бабе принести из кладовой каперсы,[11] привезенные им еще осенью из Кизляра. Редкостная закуска пошла нарасхват. Гости отправляли каперсы в рот целыми жменями, хвалили засол. Хитро щурясь, Иван намекал:
— Не попеняйте, дорогие гостечки, ежли завтра кто и будет животом маяться… Готовыми куплены…
А на утро на площадь, где были назначены сборы, ни один из гулявших у Жайло не явился. Сам Макушов в сопровождении Пидины и Халина кинулся по дворам.
В хате у Данилы Никлята они были поражены несусветной вонью. Данила лежал на печи, рядом на грубке висели его вывернутые шаровары.
— Почто ты, кобеляка, взбрыкнулся, когда тебе службу служить! — заорал с порога Макушов.
В ответ с печи раздался далекий, как из преисподней, голос Данилы:
— Ты не ори на меня… Хочь ты и атаман, да чином я повыше тебя буду… Чины уважай…
— Я тебе дам чина! Слушаться старшего офицера! — рявкнул Халин.
— А-а, и вы тут, ваше благородие? — тем же слабым голосом ответствовал Данила. — Не могу я, вишь, и вас послухаться: животом маюсь, весь изошел…
И вдруг осатанело взревел:
— Баба, баба, шайку швидче! Подступает… Щас я тебе всю грубку окроплю…
Дородная Никлятиха, тряся округлостями, шарахнулась мимо атамана в сени.
Макушов, злобно ругаясь, бросился из хаты. Халин и Пидина, зажимая носы, — за ним.
Во второй, в третьей хате повторилось то же: один казак валялся на лавке, другой сидел на морозе за сараем… Под конец Халин не выдержал, начал хохотать. Это еще больше взбесило Макушова. Потеряв голову, он бегал по правлению, хлестал нагайкой по собственным сапогам…
— Запорю Жайла! Нарочно подстроил, подлюга, — кричал он, исходя слюной.
Михайла Савицкий с кучкой своих казаков направился в хату Жайло. Стащив Ивана с печи, хлестали его нагайками, требовали признаться.
— Откуда я знал, что непотребные они… Готовые покупал, — кричал Иван, хватаясь за живот. — Отходи дальше, обделаю!
Савицкий набрал в горсть оставшихся на дне махотки каперс, понес их фельдшеру Глаголеву для исследования. Того не оказалось дома, за медикаментами накануне уехал. Дело отложили…
Когда через неделю хотели устроить суд над Жайло, оказалось, что никто из пострадавших к нему не в претензии. Халин и офицеры меж тем отбыли в Моздок с пятью десятками казаков, отобранных из регулярной атаманской сотни. Макушов, оставшись один на один с настороженной, обозленной станицей, не решился лезть на рожон и предпочел попьянствовать всласть, пока некому было понукать им.