«А-а, видно, покойный боцман так и ходил со своим любимцем по палубе! — догадался Сапрыкин. — Ну, чистое кино». Попугая на плече он оставил, но заходить в троллейбус с ним не рискнул — мало ли какой народ там будет, — да и ехать до дома надо было всего-то пару остановок. Сопровождаемые любопытствующими взглядами прохожих и несколькими пацанами, пытающимися на ходу погладить Яшку, Сапрыкин через пятнадцать минут был дома.
— Господи, это кто? — изумленно спросила жена Сапрыкина Катерина.
— Якорем его зовут! — с гордостью сказал Сапрыкин, пересаживая птицу с плеча на край холодильника. — Но можно и Яшкой. Очень редкий морской попугай… Купил вот по случаю. Будет жить с нами. Разговорчивы-ы-ый! — всех подружек тебе заменит. Ну, поздоровайся с моей женушкой, Якорёшка-дурёшка!
Яшка помотал залепленным клювом.
— А, ну да! — вспомнил Сапрыкин и осторожно содрал скотч.
— Полундр-р-ра! — хрипло закричал Якорь. — Трах-та-ра-рах! Сам дур-р-ак! Где папайя, где мар-р-акуйя, мать твою!!!
— Божечко ты мой! Похабник-то такой! — всплеснула руками Катерина. — Неси его, откуда взял.
— Это он просто голодный, — слабо засопротивлялся Сапрыкин, которому, если честно, хамство попугая тоже мало понравилось. — Сейчас мы его покормим, и он успокоится.
— А чего ты ему дашь? У нас нет ни папайи ни, прости, господи, этой, как ее, маракуйи! — запричитала Катерина. — Раз он морской, дай ему вон селедки!
— Да он морской постольку, поскольку жил с каким-то там боцманом, — объяснил Сапрыкин, роясь в холодильнике. Попугай, склонив хохластую голову набок, заинтересованно следил за ним. — Во, банан нашел! Будешь, банан, Яков?
Попугай взял уже привядший банан крючковатой лапой, клювом умело снял с него шкурку и стал жадно отрывать и глотать сладкую банановую плоть.
— Кайф-ф-ф! — наконец громогласно сообщил он и сытно рыгнул. — Молодец, салага! Тепер-рь бы бабу бы! Ну, иди ж-же ко мне, крош-ш-ка!
И уставился загоревшимся взглядом на жену Сапрыкина, а перьевой хохолок на его голове встал дыбом.
— Так он еще и бабник? — ахнула Катерина и покрылась легким румянцем — то ли от возмущения, то ли от смущения.
— Да ну, болтает чего попало! — криво усмехнулся Сапрыкин, хоть тут же почувствовал острое желание поставить этому мерзавцу в перьях еще один фингал. Где-то там, в глубине его душе заворочался скользкий червь сомнения: что-то с этой птицей неладное. Мало того, что попугай оказался наглым матершинником, его болтовня к тому же еще выглядела вполне разумной, логичной. Но этого никак не должно быть — какие там у птицы могут быть мозги, кроме глупых птичьих? Однако Сапрыкин на всякий случай решил проверить Якова.