— Да эта нога не та нога, о какой вы думаете. Это протез! А кровь… Это я руку поранил, когда пытался пропихнуть ногу в мусоропровод.
— Какой протез? — недоуменно спросил капитан.
— Обыкновенный. Да вы потрогайте, потрогайте его, не бойтесь!
— Как же, испугался я! — фыркнул капитан. — Диденко, а ну потрогай ногу.
Стоящий ближе всех к торчащей из трубы мусоропровода ноге милиционер с погонами лейтенанта снял правую руку с автомата и осторожно, одним указательным пальцем потыкал в обтянутую чулком икру. Палец легко продавил икру.
— Точно, она неживая, товарищ капитан, — изумленно пробасил лейтенант. — Там что-то мягкое, как поролон, а под ним вроде как железка. Да, похоже, это протез.
— Та-а-к, — сконфуженно протянул капитан. — Ну, ладно, малец, ты руки-то опусти. И объясни, откуда у тебя этот протез, что это ты с ним тут делаешь?
И малец объяснил: отец у него живет неподалеку, в деревне. Ногу потерял по болезни. Носит протез, который время от времени меняет на новый здесь, в городе. На днях он и приезжал за новым протезом. Старый оставил у сына-студента на квартире, которую они с мамкой снимают для него на время учебы в институте. Наказал выкинуть как-нибудь.
— Ну и снес бы этот чертов протез вниз, в мусоронакопитель. Чего ты его сюда-то запихал? — пожурил капитан студента.
— Да поленился, — признался парень. — Думал, протолкну как-нибудь. А он застрял, зараза. Я уж эту чертову ногу и так и этак, и топориком колотил, все руки вон поранил. Не идет, и все тут. Ни туда, ни обратно. Уже два часа с ним мучаюсь. Может, у вас получится, товарищ милиционер?
— У нас? У нас получится! — азартно сказал капитан. — У нас кувалда есть, не то что твоя тюкалка! А ну, Диденко, дай кувалдой по пятке!
— Ах! — снова услышал капитан за своей спиной. Это пришедшая было в себя бдительная старушка увидев, как дюжий милиционер с хеканьем колотит кувалдой по торчащей из мусоропровода ноге, опять рухнула в обморок…
У Помазкова заболела теща. Уже неделю не встает, молчит, ничего не ест, даже лекарства. И к Помазкову перестала придираться. Ему даже скучно стало. А тут еще жена плачет часами, опухла вся. Все забросила, и на Помазкова ноль внимания. Всю душу ему вывернула — так причитала, что даже ему жалко стало тещу, мать ее.
Тогда он сел рядом с тещей, решил пообщаться.
— Болит? — спрашивает.
Теща молчит, в потолок смотрит. «Чего бы еще такого сказать?» — думает Помазков.
— А Лизавету Петровну, с которой вы все время ругались, позавчера в больницу увезли.
Теща скосила на него глаза, но молчит.