Киваю, краснея.
– Ну, в этом не только моя вина, – говорю я.
– Извини, – говорит он, приглаживая волосы. – Сорвалось. Послушай, Кирсти, как ты можешь верить на слово какому-то подростку, а не своему мужу?
– Я не верю ему на слово, – отвечаю я. – Ведь спрашиваю у тебя, не так ли?
– Вот я и говорю тебе, что я не спал и не сплю с этой девочкой. Кстати, сколько ей?
– Только что исполнилось шестнадцать.
– Господи, он обвиняет меня в совращении несовершеннолетней. Я, черт побери, прикончу его.
Доминик говорит очень убедительно, но он хорошо умеет лгать.
– Есть еще кое-что, – говорю я. – Ты же знаешь, что я слышала, как плакал ребенок-«фантом»? – добавляю я, изображая пальцами кавычки.
– А это тут при чем? – спрашивает Доминик.
– Ребенок реальный. Это ребенок Ханны, и она утверждает, что он твой.
Лицо Доминика покрывается мертвенной бледностью. Он пятится и тяжело падает в цветастое кресло. Мне почти жалко его. Вернее, я бы пожалела его, если бы могла поверить в его невиновность. Но после событий последних недель не могу.
– Кирсти, послушай меня, – чуть ли не шепотом говорит Доминик, нервно сжимая и разжимая лежащие на коленях руки. – Я знаю, что в последнее время не был белее белого. Но клянусь тебе, я никогда не спал с этой девочкой. Да я практически и не разговаривал с ней.
– Тогда как ты объяснишь вот это? – Я показываю ему фотографию в своем телефоне, ту, на которой он вместе с Ханной.
Он прищуривается, его щеки заливает яркий румянец.
– Какого черта!
– И? Ты продолжаешь все отрицать?
– Она сказала, что это для школьного доклада о соседях. Она сказала, что фотографирует всех нас. Не представляю, зачем ей делать вид, будто у меня с ней связь! В этом нет никакого смысла! Все это полный бред!
Судя по виду, Доминик говорит правду, но, опять же, он умеет очень хорошо лгать.
– По какой-то причине этот самый парень, Карсон, ненавидит меня. Он зачем-то втянул Ханну в эту… в эту большую подставу, – продолжает Доминик.
– А может, он ненавидит тебя потому, что ты спал с девочкой, которая ему нравится?
– Нет! Кирсти, как мне убедить тебя?
– Это проблематично, – отвечаю я. – Вряд ли есть что-то, что поможет тебе убедить меня. Честное слово, я не знаю, кому верить.
– Но я же твой муж!
– Да, и ты увез моего ребенка и сбежал к своим мамочке и папочке именно тогда, когда я больше всего в тебе нуждалась. Ты просишь меня поверить тебе, но ты сам не поверил мне, когда я говорила, что вчера не выпила ни капли алкоголя, когда я говорила, что кто-то, наверное, что-то подмешал мне в пиво. Доверие, Доминик, должно быть обоюдным. Возможно, если бы ты тогда выслушал меня, у меня сейчас было бы больше желания слушать тебя.