— Абсолютно, — твердо заявил Никита. — Мы преферансисты в чистом виде. С постом и молитвою.
— А, понимаю, понимаю, полусухой закон… После госпиталя… Знаем, знаем, слышали, искренне сочувствуем, поверьте… Да я и сам против игры под градусами, игра есть игра, со всей серьезностью. — Он посмотрел на часы. — Что-то наш Кузя запаздывает, четвертый на месте, а подводит.
— Разве Эльза Захаровна не сядет за стол?
— Пахом Пахомыч возражает, — обиженно заметила Эльза Захаровна. — Не любит за игрой родственных отношений. — Эльза Захаровна налила себе вторую.
— А вы хоть пригубьте, — потянулась она к Анатолию. — За ваше… И за мое тоже!
— Лизок, ты не очень со своей гипертонией, — забеспокоился Пахом Пахомыч.
— Это целебная. С добрым наговором. Не отказывайтесь, Анатолий, запомните, я ворожка, переполох выливаю, кровь заговариваю. У нас в Глухом Яру каждая шепотухой и ворожкой была, по ручке гадала не хуже цыганок. Я вам тоже по ручке нагадать могу, — Эльза Захаровна подлила третью и подхватила руку Анатолия. — Скоро женитесь. Но не переменитесь. И не меняйтесь, Толя! Оставайтесь таким на всю жизнь. Простите, что я так откровенно, сродственно, вы многое мне напомнили.
— Лиза!
— А я за его здоровье. За здоровье пить никому не заказано. Видишь, какой он после госпиталя.
— Елизавета Захаровна, не распускай себя.
— И верно, правда твоя, страданья разводить нечего, — она выпила, опрокинув рюмку-.— А хотите и я зам анекдот расскажу, веселую историю? Жила-была девочка в Глухом Яру, в темном долу…
— Не надо, мамочка!
— Не надо! Да, верно, ничего не надо. — Захаровна поставила рюмку на стол и затихла. — Ступай. Лариса, к себе, на свою верхотуру. Ступай, девочка. Извините нас, она перед экзаменами. Ступай и не указывай матери!
Лариса вскочила из-за стола.
Ступени загудели, когда она взбегала к себе наверх.
— Что это мой Кузя, — засуетился Пахом Пахомыч, — неверный человек.
Помолчали. Заговорили о разных незначащих вещах, лишь бы нарушить молчанку. Анатолий слушал, говорил, расспрашивал, сам отвечал, а на уме было одно: «Зачем мы ему понадобились? Зачем позвал? Преферанс? Допустим, преферанс. А преферанс зачем, в чем его игра?»
И вдруг, после какого-то, вскользь брошенного замечания о поселковом житье-бытье, о соседях, мелькнуло:
«Да ему нужно мнение. Оправдание человеческое. По суду оправдан, необходимо оправдание по совести, среди людей».
Эльза Захаровна ушла к себе, мужчины удалились в беседку покурить. Заправляя сигарету в янтарный мундштук, Пахом Пахомыч покосился на Анатолия.
— Непьющий, некурящий! Надолго подобные испытания?