— Нет.
— Не нравится?
— Не сшила.
— Почему? Неплохой был материал… — Людмила живо представила: густой синевы, с матовым отсветом шелк; когда держишь его на руке, он льется, как водопад. — Славное было бы платьице.
— А куда мне в нем, — сказала, потупившись, Клава, — дома-то сидеть можно и в старом.
— На концерт сходить.
— А мы по концертам не ходим.
— В гости…
— И по гостям… — Клава опять пощелкала замком сумки. — Разве выберешься с ребенком. По делу-то побежала и то думаешь: а как там дома? — Она подняла голову, маленькую, остриженную под мальчика, увидела белый с бирюзовым оттенком потолок и спросила, явно желая уклониться от неприятного для нее разговора: — Вы что же, побелили к зиме?
— Побелили.
— Кто же так хорошо сумел?
— Поклонники! — бухнула Людмила, вдруг охваченная озорной веселостью. Ей хотелось как-то растормошить подругу, вывести ее из удрученного состояния. — Не только побелили, но и весь дом капитально отремонтировали, навезли дров, обзола, угля…
Но Клаву это не развлекло, не встряхнуло, она еще ниже склонила голову, терзая на коленях пустую сумку, и Людмиле сделалось стыдно за свои слова. Разве она гордилась когда-нибудь даже перед собою, что ей помогают? А вот расхвасталась в присутствии подруги мнимой устроенностью, чьим-то покровительством и, может быть, этим расстроила Клаву, вечную неудачницу в жизни.
Еще в те далекие годы, когда дружбу их скрепляли пылкие обещания и клятвы, с Клавочкой обязательно приключались несчастья: то целый вечер на танцах она оставалась одна, без партнера, то обманывал ее новый знакомый — назначал свидание и не приходил. Интересные парни всегда доставались разбитной и веселой Людмиле, самым красивым платьем признавалось то, что на ней, вообще все, что она носила, ей шло, было к лицу, что говорила и делала — привлекало внимание. Ребята перед Людмилой или терялись, или лебезили, и она правила ими, как ей только хотелось.
Клава оставалась в тени. Успех подруги, может, и досаждал ей, она не подавала вида, тянулась за Людмилой послушно, шла, куда ее поведут, сама же выйти вперед, чем-то неожиданно блеснуть не могла. А ведь они были ровесницы, одинаковы ростом и красотой, вместе на „хорошо“ и „отлично“ учились в школе у Марии Николаевны, а потом в финансовом институте.
На последнем курсе Людмила влюбилась в Виктора, тоже выпускника, только горпометаллургического института, и вскоре вышла за него замуж. Это разъединило подруг. Клава томилась в одиночестве до осени, осенью встретилась с каким-то моряком; обещал тот моряк взять ее к себе на Дальний Восток, но уехал — и как в воду канул. Было еще одно знакомство, с сослуживцем в конторе госбанка; этого в сорок первом Клава проводила на фронт, он погиб под Смоленском. В конце войны появился перед засидевшейся в девках Клавой уже немолодой Горкин.